Офисное здание в Бутиковском переулке
Проектная организация: Проект Меганом
наше мнение мнение архитектора мнение критики ваше мнение




Офисное здание в Бутиковском переулке. Проект входной группы
Офисное здание в Бутиковском переулке. Северный фасад с входной группой. Фото: Илья Иванов



Офисное здание в Бутиковском переулке. Интерьер атриума. Проект







Офисное здание в Бутиковском переулке. Интерьер атриума. Проект

Адрес: Бутиковский переулок, 7
Архитекторы: Юрий Григорян, Александра Павлова, Илья Кулешов, Юлия Бычкова, Наталия Татунашвили
Заказчик: RGI international
Проектирование: 2005 – 2007
Строительство: 2007 - 2008 

наше мнение

Было бы красиво, если бы этот дом оказался последней стройкой «Золотой мили». История бы закольцевалась: один и тот же архитектор, один и тот же переулок, и два совершенно разных дома – «Молочный» на углу Молочного переулка и «Эфир» – почти на углу Коробейникова. Один «Милю» открыл, другой – закрыл.

Но с исторической точки зрения это была бы подтасовка: начал освоение квартала Александр Скокан, построивший банк на Пречистенской набережной (и он же, видимо, его закончит: доделав офисное здание за его спиной). Но, кажется, банк был, скорее, романтическим прологом к драме. Он, как и большинство остоженских домов «Остоженки», - воплощение средового подхода: воссоздание существовавшего морфотипа, от современности - высокое качество, и при всем при этом - отсутствие яркой образности. Как демонстрация вежливости.

Но этот интеллигентский посыл не был востребован местом: оно для этого оказалось слишком дорого. Точнее – стало таковым в процессе освоения. Поэтому к Скокану быстро подтянулись более молодые коллеги, точнее чувствующие зов времени. Они-то и выстроили в Бутиковском переулке по два-три дома, – которые сделали именно его символом «Золотой мили».

Архитекторы эти – прекрасные, но тем острее парадокс: почему же их здания, являющиеся – каждый в отдельности – отменным образцом современной архитектуры, превратили Бутиковский в каменный мешок, в золотую клетку, по которой и гулять-то не хочется? Почему средовой подход обратился здесь в полную свою противоположность?

Александр Скокан недавно честно признался: «Сказать, что мне что-то на этой Остоженке нравится, наше, не наше – не могу. …Людей нет. Одни охранники в черных костюмах с проводами в ушах. …Это не город, это вариант банковских ячеек, где деньги защищены от инфляции. Зачем тогда вся эта архитектура? Вместо района, имевшего свое лицо, свои характеристики, свою жизнь – ничего. Пустое место, которое дорого стоит».

Как же так получилось? Конечно, это вопрос не только к зодчим, но и к ним тоже. Архитектор волен кивать на заказчика (который обязательно сэкономит), на строителя (который непременно облажается), на риэлтера (который впарит покупателю миф, а не жилье), на конечного потребителя (который купит квартиру не за тем, чтобы в ней жить)… Но ведь архитектор заранее знает, что так оно и будет! А значит – мог бы как-то на это отреагировать, заложить определенный люфт… Но не делает этого - движимый то ли профессиональными амбициями, то ли гордыней.

«Остоженка [в версии Скокана], - пишет Григорий Ревзин, - была материализацией идей даже не 1980-х, а, пожалуй, поздних 1960-х годов, потому что тема московского двора как стихийно сложившегося авангардного натюрморта неотделима от поэтики портвейна в подворотне и романа «Москва-Петушки». Это благородная, но несколько закомплексованная советской жизнью архитектура, которая разрывается между «Московским двориком» Поленова и абстракциями Пикассо. А потом пришел Юрий Григорян и все это отменил.

Его дом [«Молочный»] получился совсем не из воспоминаний о тех двухэтажных бараках бутиковской фабрики, которые здесь стояли, он ничем — ни формой, ни размерами — их не напоминает. …Это здание не стремится быть незаметным — наоборот, оно говорит про себя: «Я — самое главное». …Ему был присущ такой нездешний, такой швейцарский лоск благополучной страны, что о мимикрии с той застройкой, которая его в 2002 году окружала, не могло быть и речи. Там наоборот все получилось: те дома, которые потом строились рядом с ним, пытались как-то приспособиться именно к этому лоску [...]».

Каждый из этих домов профессиональная общественность (включая вашего покорного слугу) радостно приветствовала: и «Бутиковский, 5» Сергея Скуратова, и его же Copper House… Потом, правда, в этот ряд вклинилась «Новая Остоженка» «ДОН-Строя», изрядно смявшая и масштаб, и дух места, а к моменту завершения григоряновского Crystall House, замкнувшего перспективу переулка эффектной виллой-в-доме, гул восторгов и вовсе стих. Бутиковский окончательно превратился в мертвую, хоть и шикарную витрину – именно что в «бутик» современной архитектуры. Поэтому новый дом Григоряна я лично расцениваю как своего рода жест раскаяния.

Архитектура в очередной раз не сумела сделать жизнь лучше. Люди в домах не живут, прохожему здесь неуютно, кафешек-магазинчиков нет… Хотя, казалось бы, здесь собрались лучшие архитекторы, лучшие девелоперы, лучшие строители! Не говоря уж о скокановском генплане… И ведь удивительно, что все эти новые дома точнехонько в него вписаны! Но тот генплан предполагал именно что деликатный средовой подход, а не перетягивание одеяла каждым домом на себя. Наши же архитекторы были, видимо,  так зачарованы Потсдамской площадью, что решили превратить в нее скромный переулочек, вовсе не рассчитанный на восприятие зданий издалека. Не говоря уж о том, что Потсдамер-платц – это рай офисно-развлекательный, а вовсе не жилье.

И поэтому уже функция нового дома – своего рода разочарование в пустоте бутиковских квартир. Хоть какой-то жизнью переулок да насытится. А, учитывая то, что это действительно «эксклюзивное предложение» (офисов в этом районе почти нет), думается, что и кризис этому не помешает. Более того, в цокольном этаже запланировано кафе. Забавно, что «Молочный дом» многие принимали за офис – уж больно строг его фасад с окнами без балконов. И эта интуиция, как увидим дальше, была не так уж бессмысленна.

Постановка здания тоже характерна. Если «Молочный» стоит  как царь – на скрещенье переулков, образуя своей дугой фактически площадь, то этот робко глядит на улицу торцом. Впрочем, слово «торец» тут весьма условно: два доступных взору фасада отличаются друг от друга только длиной. Но и это тоже значимый факт: «Молочный дом» имел не просто главный фасад, а прямо-таки торжественную циркумференцию. А тут – что так его поставь, что эдак. Кроме того, у «Молочного» было такое достославное дополнение как собственный парадный сквер – здесь же лишь зеленый холмик, в который зарыт паркинг. То есть, всем своим положением в пространстве дом откровенно жмется и робеет.

Та же история – с объемом. Если «Молочный» сверкал шикарной дугой, создавая вокруг себя целый мир, то объем «Эфира» - подчеркнуто невнятный. Это рядовой параллелепипед, у которого лишь скошена крыша. Скошена она элегантно, факт, но важно еще – зачем. А сделано это во исполнение того самого «средового принципа» - дабы не застить вид с другого берега реки на восстанавливаемую колокольню Зачатьевского монастыря… Оно, конечно, и «Молочный» был ростом невелик (в сравнении с позднейшими соседями), но у того была стать, не сказать – спесь. А тут – так, кокетливая скромность.

Ну и, наконец, самое главное – фасады. Которых – о, ужас! – нет вовсе. Все здание обернуто белыми ламелями, которые совершенно дематериализуют объем. И если у Плоткина (здание Арбитражного суда на Селезневской) те же ламели эффектно подчеркивали овальную форму, то здесь они форму, скорее, скрывают. Дом словно бы всеми силами стремится раствориться, исчезнуть, ускользнуть…

«Так уж сложилось исторически, - говорит Григорян, - что все дома в этом переулке насыщены архитектурным содержанием. Может быть, даже чересчур. Поэтому это здание мы решили сделать нейтральным. Это не вполне архитектура, скорее арт-объект. В отличие от соседей, норовящих заявить о себе, это что-то такое исчезающее. У него нет карниза, а белые полупрозрачные ламели – они как бы пушатся вокруг здания и растворяют его».

И если окна «Молочного», вразнобой струившиеся по стене, были только метафорой («фасад в виде дождя» - поэтично высказался Григорян), здесь полное ощущение, что по стенам стекает дождь. Или молоко… И тут вдруг понимаешь, что всегда смущавшая неадекватность названия первого дома (ну какой он, право, «молочный»?), вдруг разрешилась. Оказалось, что все просто перепутано: вот же он, настоящий «Молочный дом»!

Когда-то Александр Жолковский догадался, что лень Обломова была на самом деле вовсе не тем, чем полагали ее критики-демократы, а именно что метафизическим нежеланием определиться, оформиться, стать чем-то внятным и законченным… В том смысле, что ни Пенкиным, ни Тарантьевым, ни даже Штольцем он быть категорически не хотел, а стать кем-то еще – не мог. И именно в этом его обаяние – медитативное, буддистское, недеянческое – пробивающееся сквозь всю пыль и плесень.

«Кто лежит там на диване — Чего он желает? // Ничего он не желает — только он дремает // Что все это он дремает — может заболевший // Он совсем не заболевший а только уставший // А чего же он уставший — сложная работа? // Да уж сложная работа быть от всех отличным // Ну дак взял бы и сравнялся и не отличался // Дорожит он этим знаком — быть как все не хочет». Это уже не Гончаров, а ранний Лимонов, но неслучайно оба – любимые герои Жолковского. Комментируя эти строки, филолог пишет: «Это стихи конца 60-х, и ничто вроде бы не позволяет догадываться о грядущем нацбольшевизме, но они уже звучат вызовом тогдашнему интеллигентскому диссидентству».

Лимонов просто рядился в Обломова – пока не требовал поэта к священной жертве тут никто. «Молочный» же дом всячески изображал из себя Штольца: одевался в дорогой камень, упруго выгибался дугою, энергично держал пространство. Но при этом смущал неопределенностью: вроде классическая форма, но современные детали; вроде на офис похоже, но жилой дом; вроде весь такой западный – а объятия распахивает, как русская усадьба; вроде курдонер, как у усадьбы, да не поваляешься… То есть, всей своей невнятностью был подлинный Обломов.

Это легко объяснить. В ту пору проектирование в центре определял «средовой  подход» - а тем более на Остоженке, ставшей благодаря Скокану его плацдармом. Но следующему поколению этот подход уже казался рудиментом, и ему хотелось противостоять. Однако, в силу его глубокой укорененности – в умах и сердцах народа – противостоять жестко не моглось. Поэтому «Молочный дом» и оказался таким неоднозначным, но уже содержащим в себе новые интенции. Которые со всей полнотой раскроются в других домах Бутиковского. Так и Лимонов, отвалявшийся на диване, когда все вокруг бурлило, раскрылся как политик лишь во времена апатии ранних 2000-х.

Но следом пришло новое разочарование – в капитализме, в буржуйской архитектуре, в Штольце. И милым сегодня стал казаться Обломов. А дом в Бутиковском – страшно на него похожим! И в ламели он обернулся, как Обломов в свой халат; и замерли они навсегда под одним углом, как та книжка, заплесневевшая на открытой странице; и что там за ними происходит – с улицы не видать и можно подумать, что он там только «лежит да кушает», а он-то совсем наоборот: самый деловой в переулке, офис! А главное – тот «ровный свет беспечности», который теплился на лице Обломова, и который является главным содержанием этого здания.

Характерна эволюция световых экспериментов «Меганома». Абсолютно прозрачный пенал виллы в Крыму (и развивающий тему павильон в Снегирях). Феерия разномастных окон, улавливающих свет – в загородных домах («Сосны» и «Горки-2»). Мерцание виллы «Роза», меняющееся в разное время суток. Снова прозрачная колба, но уже с движением внутри («Типография»). Дом, целиком стоящий на закатном свете («Молочный»). Навесные стекла, дематериализующие объемы (комплекс в Коробейниковом). Театр в Барвихе с лопастями-колоннами, шинкующими свет. Сарай-витраж в Николо-Ленивце (и версия его в Венеции). И, наконец, «Эфир», где свет стал основным содержанием архитектуры, где, кроме него, нет ничего.

Потрясающе последовательная линия. Всё – про свет! Казалось бы, сугубо формальные эксперименты. Но как они откликаются на меняющиеся вызовы времени! И отнюдь не только на профессиональные (вроде «средового подхода»), но и на куда более широкие. Открытость и прозрачность 90-х, аттракционность и всё-на-продажность первой половины «нулевых», и, наконец, вот эта полупрозрачность их второй половины… Когда света много, но проходит он как будто сквозь полуприкрытые ресницы.

Обломов снова задремал.

Николай Малинин

мнение архитектора

Юрий Григорян:

Так уж сложилось исторически, что все дома в этом переулке насыщены архитектурным содержанием. Может быть, даже чересчур. Банк «Остоженки», два дома Сергея Скуратова, два наших… Поэтому это здание мы решили сделать нейтральным, между собой его называли – «Эфир».
Это не вполне архитектура, скорее арт-объект. В отличие от соседей, норовящих заявить о себе, это что-то такое исчезающее. У него нет карниза, а белые полупрозрачные ламели – они как бы пушатся вокруг здания и растворяют его. Подходишь ближе – границы с небом нет. Не видно ни окон, ни этажей: стеклянный фасад сплошь покрыт ламелями.
Но при этом у каждой ламели – собственный угол поворота: чтобы создать ощущение движения. Чтобы фасад был не механическим, а немножечко живым. Смотришь с угла – вроде бы и не видно ничего, и что внутри происходит – непонятно, но свет везде проникает и создает такой мягкий объем. А ночью дом изнутри светится…
Ламели создают единый моноблок – вроде бы не масштабный среде, но структура поэтажная все равно читается, а расстояние в 45 см, на котором ламели расположены, должно напоминать старые узкие остоженские окна.
В результате по улице получился пунктир из стеклянных и глухих фасадов. Cooper House Скуратова – этот дом – и вилла в Коробейниковом, эдакая скульптура стеклянная, которая замыкает перспективу переулка. А между ними – «Бутиковский, 5» и новый дом «Остоженки», который, возможно, тоже будет каменным или керамическим. И тогда тут завяжется разговор здания со зданием, как бы наивно это ни звучало.
Но не только новых зданий: крыша нашего дома сзади скошена – чтобы с той стороны набережной было видно восстанавливаемую колокольню Зачатьевского монастыря. И колледж старый сзади – ценный элемент среды, к тому же он отлично работает с банком на набережной. А вот если его сломать и вместо него что-то современным языком сделать, то вот тогда все может рухнуть.

ЮРИЙ ГРИГОРЯН О ДОМЕ В БУТИКОВСКОМ ПЕРЕУЛКЕ. Журнал Made in Future, № 5 (ноябрь 2008) 

мнение критики

Мария Фадеева:

Офисное здание в Бутиковском переулке, по-видимому, станет одной из последних новинок на территории между Пречистенской набережной и Остоженкой: в районе «Золотой мили» почти не осталось места для строительства. Этот стеклянный «кристалл» придуман архитекторами бюро «Проект Меганом». Его внешняя оболочка собрана из множества вертикальных плашек белого стекла — ламелей. Не прерываемые карнизом, наверху они почти сливаются с небом. К основной плоскости фасадов дома они повернуты под разными углами, и это создает эффект легкой ряби на стенах, будто перед тобой мираж, потревоженный бризом. Усиливает ощущение угол крыши — срезанный для того, чтобы открывался вид на колокольню Зачатьевского монастыря, которая сейчас восстанавливается. Недаром здание поначалу хотели назвать «Эфир».
Это уже третья постройка «Проекта Меганом» на пятачке, ограниченном Молочным, Бутиковским и Хилковым переулками, где за последние годы появилось сразу несколько эффектных зданий. Здесь и Copper House Сергея Скуратова, и признанное в 1997-м лучшей постройкой года здание Международного московского банка.
Работая над новым проектом, авторы старались продолжить возникшую в переулке игру стекла и камня. «Когда-то, по признанию самого Скуратова, он позаимствовал с нашего «Молочного дома» (угол Бутиковского и Молочного) на одну из своих построек стекло, а на вторую — камень, — рассказывает партнер бюро Юрий Григорян. — Так в переулке появилось ритмическое чередование глухих и прозрачных поверхностей, которое мы поддержали».
С другой стороны, вертикали фасада — напоминание о ставших традиционными в офисных зданиях тканевых жалюзи. Тут они превращены в архитектурную деталь, которая, возможно, позволит избежать использования штор внутри — ведь они так портят вид многих стеклянных построек. А расстояние между ламелями (примерно 45 см) напоминает об узких окнах, характерных для застройки этого района в прошлом. За ними установлено обычное стекло: в результате в помещениях будет много света, но с улицы и из окон соседних домов сложно увидеть, что происходит внутри. Кстати, удовольствие от того, что ты видишь всех, а тебя не видят, смогут получить все желающие: на первом этаже собираются открыть кафе, что нарушит мертвенность общественной жизни в этом районе.

Мария Фадеева. МИРАЖ ИЗ ЖАЛЮЗИ. Здание в районе «Золотой мили» состоит из стеклянных вертикалей, будто бы растворяющихся в небе. «Ведомости», № 22 (109), 27 июня 2008
http://friday.vedomosti.ru/article.shtml?2008/06/27/12976

видео-версия:
http://www.vedomosti.ru/video/23_123

Алексей Муратов:

[...] Здание целиком облицовано стеклом. На стандартный витраж (алюминиевые импосты, двухкамерные стеклопакеты) монтируются жалюзи из триплекса, проклеенного пленкой светло-молочного цвета. Жалюзи фиксируются в неподвижном положении: их нельзя ни открыть ни закрыть. Главная роль этой архитектурной метафоры вездесущих офисных штор - защитить рабочие пространства от посторонних глаз.
Ближе к углам обращенного в переулок торца «Эфира» наклон ламелей к плоскости фасада возрастает. Подгуливающая вертикальная «штриховка» из стекла не только маскирует интерьеры. Лишая здание строгого геометризма, она одновременно обобщает его объем, ведь за шеренгой наклонных ламелей обычные фасадные членения теряются. (Заметим, что такой эффект обеспечивается только при движении по переулку. На дворовых фасадах, где ламели лишены наклона, ясно читается разбивка окон и перекрытий) [...]

Алексей Муратов. Офисный центр «эфир» в Бутиковском переулке в Москве. «Проект Россия», № 51 (март 2009)

Алла Павликова:

[...] Еще в 2003 г. заказчик ЗАО «Инпромтекс» стал инициатором конкурса на разработку проекта офисного здания. После чего была опредлена концепция будущего объекта, в основе которой – устройство сквозной щели-атриума между рецензируемым зданием и примыкающим к нему со стороны Коробейникова переулка строящимся домом. Тем самым решается проблема организации естественного освещения в обоих зданиях.
[…] атриум с его просматриваемыми с улицы, и со двора скульптурной лестницей, мостами-переходами и мощной пластикой скошенных световых фонарей […] становится промежуточным – не вполне уличным, но и не внутренним пространством – качество, которое, наверное, и должно отличать входную зону с вестибюлем.

Алла Павликова. ОБЛАКО ЭФИРА. Офисное здание в Бутиковском переулке в Москве. «Архитектурный вестник», 2009, № 1 (106)
http://www.archvestnik.ru/

















Бюро "Остоженка". Банк на Пречистенской набережной












































"Молочный дом"





 










































Колокольня Зачатьевского монастыря


Владимир Плоткин. Здание Арбитражного суда
































































Вилла-в-доме в Коробейниковом переулке

Сарай-витраж в Николо-Ленивце

ваше мнение

артем | 5431 дн. 5 ч. назад
-из представленных - однозначно лучшее решение
Маруся | 5432 дн. 20 ч. назад
Смотрю на него, смотрю, чего-то ахать не хочется. Очень длинная унылая стена, даже излом на верху не радует. Так, на коротком фасаде вроде глаз заинтересовался атриумным пространством вестибюля, поглядел, поглядел, да и отвелся куда-то в другую сторону.
Сергей Р. | 5437 дн. 23 ч. назад
Здание на своем месте. Не многословно, но точно.
К сожалению видно, что идея реалиpована не полностью....была бы действительно сомаштабеней и интересней фронтальная композиция фасада. Эх господа Заказчики.... Хотя, может это решение самих архитекторов на этапе реализации поменялось? Но все же, очень приятный объект получился, а в близи (когда солнце) необычное впечатление оставляет.
Удачи ему.
Олег | 5432 дн. 4 ч. назад
согласен ))
Очень похожа на типовое советское здание районного узла связи (телефонной станции, только вместо алюминиевых рёбер - стеклянные
Воронин | 5434 дн. 9 ч. назад
Про радиатор точно замечено
Перейти к обсуждению на форуме >>