Адрес: Улица Машкова, 1/11
Проектная организация: ООО "НАТАЛ"
Архитекторы: Сергей Ткаченко, Олег Дубровский, Сергей Ануфриев, Владимир Бельский, Светлана Белянина, Илья Вознесенский, Елена Капалина, Алексей Кононенко, Михаил Лейкин, Галина Николашина, Вера Чулкова
Главный инженер: Э.Спивак
Конструкторы: Владимир Гнедин, Елена Скачкова, Анна Литвинова, Надежда
Косьмина
При участии студии "Стороны" (компьютерное моделирование)
Заказчик: ТОО БФ «Корина»
Проектирование: 1998 - 2001
Строительство: 2001 - 2002

наше мнение

Ничего подобного в Москве не было и больше не будет. Не было, потому что никому и в голову не могло прийти разверстать яйцо Фаберже в жилой дом. Не будет, потому что дальше может быть только дом-огурец, дом-помидор, дом-сосиска, но это уже будет за гранью. А тут - удивительное, как всякое современное искусство, трепетание на грани. Можно считать это яйцо эпатажем, провокацией, шуткой. Можно говорить о расширение границ архитектуры, о выходе за ее пределы, о новой степени свободы. Можно видеть в нем еще один экзотический самоцвет в и без того пестрой палитре московских переулков, скромный по размерам и припрятанный в тени большого дома в качестве сувенира. При всем при том это нормальный дом: металлокаркас, кирпич, утеплитель, плитка, крыша из меди. В нижней части - гараж и входная группа, выше - обычная жизнь одной московской семьи.

мнение архитектора

Сергей Ткаченко:

- «Яйцо» - это не вещь в себе. Философия, которая в него заложена – это производная от обстоятельств. Место, окружение, та ужасная борьба, которая велась против него - оно все в себя впитало. Отсюда его загадочность, непонятность; внешняя простота, за которой скрываются какие-то начала начал… Темно-красная облицовка, которая тоже из недр – то ли это лава остывающая, то ли еще не разогревшаяся... Именно поэтому трудно найти такую точку, где бы тень на него правильно упала - и сделать открыточку.
- А что это были за противодействия? Это же не «Патриарх» - домик маленький, аккуратненький...
- Все понимали, что все, что делает мастерская, несет в себе огромную взрывную силу. Это мне объясняли все согласующие инстанции, в том числе ГУОП и ЭКОС. Лозунг, что мы взрываем историческую среду, за нами закрепился прочно. Раньше я как-то переживал, а теперь считаю, что это как раз то, что нужно. Короче, они костьми легли, чтоб его не разрешить. Оно ведь так и не было согласовано! Появилось на свет немножечко нелегально. Хотя в итоге все согласования, все экспертизы, конечно, были.
Да, домик, конечно, маленький, в тени большого. Вокруг все мне известно, все мое. Там рядом стоит мой объект - латвийское постпредство. За который я в свое время получил строгий выговор от тогдашнего главного архитектора Москвы Макаревича. Чистые пруды, которые Поганые на самом деле... Короче, интересное место, там такую булгаковщину можно развести! И яйцо там неспроста появилось.
Нет, появилось-то оно спроста. Нам выделили кусочек земли. Строился дом, ситуация сложная: тут реставрация,  а тут что-то побольше, восьмиэтажное, чтобы набрать для инвестора чего-то... А вот тут вот еще остался кусочек, и можно еще что-то сделать... Для большого дома участок недостаточный, а яйцо тут как раз встало.
- А откуда вообще – яйцо?
- Ожидался миллениум. И мы решили увековечить его в нашем творчестве. И дома, которые нам попадали, делать такими, чтобы про них долго говорили. Один из них – «Патриарх», а второй – «Яйцо». А еще раньше Патриархии выделили участок в Вифлееме, и мы получили заказ на роддом. Так и появилось яйцо. Первая его версия. А к «Патриарху» яйцо, конечно, незачем было приделывать, эта версия возникла просто, чтоб не пропало.
А потом все стало на свои места. И, конечно, там должно быть загадочно, волшебно, интересно. Неординарный человек должен там жить. Это как бы особняк, по инженерным системам пришпиленный к большому дому. А заказчик один у всех трех домов. Я его долго убеждал, что ему это «яйцо» совершенно необходимо.
- И как убедили?
- Сказал, что это будет ему памятник на всю жизнь.
- Так всем говорят, но убеждаются единицы.
- А к этому времени уже рос «Патриарх», и заказчик понимал, что из нашей мастерской выходят только памятники. Причем заказчик, который делал «Патриарх», насчет «яйца» бы не сомневался. Он бы только спросил, два или три поставить. А этот долго мучился. Но на идею памятника согласился. Приятно же, когда не монумент и не плита надгробная, а вот что-то такое, про что все спрашивают: а кто заказчик?
- Но примкнулось-то оно уж больно робко, спряталось, затаилось...
- Возьмите дом Мельникова, где мы генпроектировщики по реставрации. Это же щель между двумя домами! И как раз такое незаметное место отлично прирастает чем-то другим. Если поставить его на площади, на Лубянке, оно пропадет. А тут вы идете по старым переулкам, где-то что-то старое облупившеся, где-то что-то новое омерзительное,  и вдруг - чу! Из-за какого-то дерева, из-за неприметного детского сада блеснет малиновый бочок. Ой! Это же тот самый подосиновик, который вы искали всю жизнь!
И вот вы идете туда, потом видите, как на волютах, на чем-то совершенно нехарактерном для рядовой застройки, где все поиспражнялись, как хотели, вдруг появляется вещь еще более выпендрежная, чем все остальное - но при этом сделанная с уважением к тому, кто бродит по этим переулкам. Человек должен обрадоваться. Это психологическая вещь, скульптурная, новая точка для туристов.
- Конечно, к «Яйцу» претензий будет меньше, чем к «Патриарху» - благодаря размерам...
- Дело не в масштабах. Очень критиковали меня за то, что в этой замечательной выдержанной среде (там усадьбы, все века, конструктивизм) вдруг вот такое. Но: московская среда съест любую вещь. И даже такую выделяющуюся.
- А конструктив был сильно осложнен такой формой?
- К сожалению, сильно. У нас не освоена система монолитного домостроения, как например в Бразилии. Где они семимиллиметровую скорлупу могут сделать любого размера. Мы долго мучились, потом пошли по пути нормального каркаса. И с этим наши строители справились. Металлический каркас с заполнением - значит, есть гарантия, что с этим никогда ничего не случится. И это важнее в данном случае, чем какие-то новшества конструктивные. Пусть будет нормальный, уютный, надежный дом.
Хотя оригинальные конструктивные идеи были. Но мы все их отмели потому что при наших строителях они плохо осуществляются. Или какие-то космические технологии надо было бы включать. Да какие космические! Мы нормальную тонкую оболочку железобетонную не можем сделать. Можем хоть ракету придумать, но делаем ее отбойным молотком.
- А стена из чего?
- Все абсолютно традиционно. Кирпич, утеплитель - как обычный дом. Облицовано плиткой индивидуальной. В том-то и была идея, что никакой специфики! Оно из того же, что и все вокруг. Только оно - вот такое. И за счет формы все меняется. Простой дом становится сказочным, необычным теремком. Ведь это дом ХХ века, который начался в XIX-м, и яйца Фаберже именно тогда появились - в золоте и бриллиантах. А мы решили завершить этот век простым сдержанным яйцом.
Нам вообще не нравится делать скучные дома. Хотя и приходится иногда. Нравится, когда есть возможность, и себя повеселить, и окружающих подразнить. Чтоб скушно не было. Это достаточно загадочная форма, которая трактоваться может как угодно. Хотите хвалите, хотите ругайте.
- А качеством строительства вы довольны?
- Не совсем. Конструкции обеспечивали максимальную возможность качества. Но очень многое из того, что закладывалсь, не сделано. Мы себя ограничили только экстерьером. Главное, что дом на яйцо похож.
- Внутренность как-то была определена вами?
- Это всегда зависит от потребностей заказчика. Когда мы «яйцо» делали, я подспудно все время думал о доме Мельникова. О спальне, где посередине спят родители, потом перегородка, а тут - детишки. То есть, они спят в одном помещении, что не очень хорошо. Спать надо отдельно. Поэтому большой зал наверху в «яйце» - это был вариант спальни. Общая площадь дома - 400 м. В белой части гараж, входная группа. Крыша - медь. Чем проще, тем лучше. Кирпич Голицынского завода. Металлокаркас от «Спецпроектреконструкции».
- Он дорогой?
- Нормальный. И не дешевый, и не дорогой. Если построить на этом же месте совсем обычный дом, будет не сильно дешевле. А вообще восьмиэтажка все оправдывает. Колечко же с камнем  стоит дороже, чем без камня. И мы именно такие камушки пытаемся вставить в городскую среду. А многие не любят этих перстней, этого блеска, раздражает их он. Нам же кажется, что Москва - как город на границе Востока и Запада, Азии и Европы - характерна именно таким блеском - из чего-то темного, но простого. Ведь нехарактерны для нее европейские блестящие фасады по всей улице. Тут все не так: все домики хороши по своему, непрезентабельно порой выглядят, но один вдруг да блеснет. Самоцвет.

Интервью Николаю Малинину, 6 декабря 2002

мнение критики

Григорий Ревзин:

На улице Машкова в тихих переулках рядом с Покровкой мастерская Сергея Ткаченко построила дом в виде яйца. Яйцо это придумали Сергей Ткаченко и Марат Гельман во время беседы в ресторане, а нарисовала группа «Обледенение архитекторов», тогда входившая в состав мастерской Ткаченко. Тогда это был проект родильного дома в Вифлееме, и яйцо было крупнее. Потом его пытались построить на Патриарших прудах, там, где в результате построен дом «Патриарх». Оно тоже было крупнее, хотя и не «патриарших» размеров. Наконец, оно сдулось до маленького домика, квартиры-коттеджа, пристроенного к жилому дому, спроектированному той же мастерской Ткаченко.
Всерьез разбирать яйцо с композиционной точки зрения довольно трудно. Оно в принципе должно изображать собой не просто яйцо, а яйцо Фаберже, но это сравнение слишком напирает на детали, которые при переводе в монументальный масштаб утратили ювелирное качество. Гигантские волюты-ножки, на которых держится яйцо, скорее напоминают древнерусское восприятие барокко, чем отточенную форму придворного ювелира. Шапочка-крыша яйца с мансардными окнами отделена карнизом опять же почти древнерусского по примитивности рисунка профиля. Огромные оконные пазухи производят тяжелое впечатление, далекое от Фаберже. Словом... Нет, это невозможно так разбирать.
Потому что дело здесь не в карнизах, не в волютах и не в обломах, а в том, что построен дом в форме яйца Фаберже. Дом-манифест, и тут не до деталей. Вернее, их вызывающий характер – примитивность рисунка одновременно с гипертрофированным размером – служит вовсе не цели создать изящную вещицу, а совсем другой – максимально аффектированно прокричать о яичности дома. Это такое яйцо, которое должно напоминать Кутафью башню, кремлевское прямо-таки яйцо. Оно снесено с вызовом.
По пути от родильного дома в Вифлееме к особняку на Покровке яйцо сильно изменило свой смысл. Изначально он был какой-то не очень внятный. Все же ряд «Рождество Христово – родильный дом в Вифлееме (как особо удачном для этого дела месте) – пасхальные яйца – роддом в Вифлееме в форме яйца» выглядит каким-то сомнительным. Христос родился в Вифлееме, а на Пасху красят яйца – если вдуматься, то общего мало. Но, с другой стороны, в этом ассоциативном ряду содержалось что-то такое глубокомысленное и философское – все же вот яйцо, тайна рождения и так далее. В Москве яйцо приобрело совершенно другой смысл.
Правила хорошего тона в московской архитектуре заключаются в двух вещах. Во-первых, это следование заветам конструктивистской архитектуры (она же функционалистская, она же современная западная). Трудно представить себе более противоположные противоположности, чем яйцо Фаберже и конструктивизм. Яйцо Фаберже с точки зрения конструктивизма есть вещь нефункциональная, безвкусная и идеологически вредная как принадлежащая и культу, и царизму. Конструктивизм с точки зрения яйца Фаберже есть загаживание страны фурьеристскими бараками для пролетариев и матросни. Яйцо Фаберже в мире благовоспитанного конструктивизма – все равно что матрос Железняк на великокняжеском балу.
Во-вторых, наши правила хорошего тона заключаются в максимальной незаметности строения. Благовоспитанный конструктивист должен присутствовать в городе незримо, скрытно, уметь исчезать и растворяться в толпе – словом, вести себя как опытный сотрудник спецслужб. Ну и может ли вести себя яйцо Фаберже как сотрудник? Пусть оно даже разучило приемы маскировки – все равно на первом же собеседовании его, буде оно решилось бы устроиться на работу в спецслужбы, завернули бы как профнепригодное в силу изначальной пластической расфуфыренности. Что же говорить про яйцо, принарядившееся Кремлем? Есть ли хоть малейшая надежда на его незаметность?
В Вифлееме яйцо имело, по крайней мере, символический смысл – здесь его нет. Жить в яйце, если ты не желток, неудобно. Спрашивается – какой у яйца смысл? Единственный его смысл в Москве как раз и заключается в противостоянии правилам хорошего тона. Это вызывающее, роскошное нарушение приличий. Из чего следуют три вывода.
Первый – что эти правила доросли до состояния светской условности, само нарушение которой оказывается уже достаточным для смыслопорождения. Желтая кофта Маяковского осмысленна тогда, когда не только принято ходить в темном костюме – когда нарушение этого гардероба рассматривается как вызов социальным устоям. Если бы Маяковский сегодня явился в клуб в желтой кофте, его в лучшем случае заметили бы и прозвали цыпленочком, а никакого футуризма из этого бы не вышло.
Второй вывод проистекает из метафорической тождественности цыплят. Понятно, что человек, поселившийся в яйце, обречен на именование цыпленком так же, как и Маяковский в своей желтой кофточке. То есть яйцо Фаберже сегодня оказывается настолько же авангардной формой, насколько «Дыр бул щыл» Крученых. Конструктивизм превратился в повседневную благовоспитанность рутины, которую можно эпатировать посредством яиц Фаберже. Соответственно классика приняла на себя функции экстремального авангарда, обращением к которой пугают конструктивистских обывателей.
И, наконец, третий вывод – относительно того, как ей, классике, живется в виде экстремального эпатирующего авангарда. Это очень своеобразная для нее жизнь. Пропорции не важны. Детали не важны. Функция не важна. Место благородной простоты и спокойного величия занимают свойственная неиспорченным цивилизацией народам тяга к декоративности и аффектированность чудящего мужика, вставшего фертом с целью исполнения частушек.
Все это суть авангардные качества – каждому из них, от перенасыщенной декоративности до мужиковатой блажи, можно найти аналогии в историческом поведении «бубновых валетов» и «ослиных хвостов». Попадая в позицию авангарда, классика теряет свои характеристики, приобретая одномерность поп-артистского жеста.
Как к этому относиться? Здесь приходят в голову два соображения.
Первое касается места. Покровка – довольно странное место Москвы. Своими маленькими, иногда чудными, иногда неказистыми домиками она скорее напоминает Ярославль и Кострому. Магазины здесь называются по совстаринке – «Рыба», «Книги», «Игрушки», на улицу выходят «Ремонт обуви» и «Ремонт часов», а бутик модной одежды носит гордое нэпмановское имя «Шахиня». Это среда провинциального русского города, и в такой среде как-то естественно ожидать провинциальных чудес, вроде бревенчатого австрийского модерна с петухами, заменившими павлинов. Я не хочу сказать, что эта среда плоха, напротив, мне она очень нравится. Я хочу сказать, что дом в форме яйца Фаберже здесь как-то кстати.
И второе. Только сначала кажется, что передвижение классики в позицию авангардного эпатажа ее убивает. Да, у раннего «Бубнового валета» была линия купеческого эпатажа, но довольно скоро вслед за Машковым и Кончаловским пришла философическая живопись Фалька. Надо просто подождать.

Григорий Ревзин. ЯЙЦАМИ ПО АВАНГАРДУ.  «Проект Классика» № 7
http://www.projectclassica.ru/m_classik/07_2003/07_classik_06a.htm

Владимир Паперный:

- Как вам современная Москва?
- Происходящее в Москве, на мой взгляд, вполне естественно, потому что российская архитектура существует в условиях прерванной традиции. В 20-е годы почти ничего построено не было. Конструктивизм в основном был чисто художественным занятием, а не строительным. Когда объявили конкурс на строительство Днепрогэса, там конкурировали братья Веснины и Жолтовский, сделавший очень архаичный проект. И все инженеры, безусловно, отдавали предпочтение Жолтовскому, поскольку изящную идею братьев было невозможно реализовать. И вот сегодняшние архитекторы выступают, скорее, наследниками лозунгов, производителями художественных жестов. И в смысле практики очень уязвимы. Они производят впечатление людей, говорящих на языке, выученном по словарю, из которого вырвали страниц 250.
Но с определенной точки зрения здесь конечно же много любопытного. Вот красный дом-яйцо архитектора Ткаченко мне кажется очень интересным объектом; если бы я преподавал архитектуру, то обязательно показал бы его, но попросил бы студентов никогда так не делать. Или дом группы «Арт-бля» в Левшинском переулке. Очень интересный объект, о котором хочется думать и даже писать. Но студенту, который принес бы мне нечто подобное, я незамедлительно поставил бы двойку. То есть у меня такое смешанное ощущение - восторг и недоумение.

Юрий Арпишкин. ТУРИСТ-КУЛЬТУРОЛОГ. Молодой исследователь в 80-е оценил архитектуру сталинской Москвы как явление культуры. Спустя двадцать лет он делает вторую попытку. «Московские новости», 16 апреля 2004

Мария Нащокина:

Конец 1998 года творческий коллектив архитектурной мастерской Сергея Борисовича Ткаченко ознаменовал выпуском серий необычных проектов жилых домов и офисных зданий. Все они так или иначе варьируют форму яйца.
Еще несколько лет назад подобные проекты могли бы существовать только в сфере «бумажной» архитектуры. Сегодня они стали фактом реальной архитектурной практики. Хорошо это или плохо?
В «бумажных» проектах формальную или функциональную идею, не оглядываясь на тяготы ее воплощения, обычно доводят до абсолюта - максимально точного и лаконичного выражения. Озабоченность же реализацией идеи, напротив, заставляет идти на многочисленные компромиссы. Здесь, бесспорно, есть свои плюсы и минусы.
Коллизия столкновения архитектурных фантазий с реальностью легко обнаруживает их жизнеспособность или бесплодность. Это делает попытки воплощения необычных объемно-пространственных замыслов чрезвычайно интересными. В самом деле, вольно извергать фантастические идеи на безответную бумагу, не считаясь с законами статики и с запросами заказчика, а попробуй-ка учесть их, оставаясь всецело оригинальным! Собственно, этой целью и задался коллектив мастерской Ткаченко.
Первоначальный образ возник случайно. Получив заказ на проектирование дома у Патриарших прудов, будущие авторы отправились ознакомиться с территорией. Сидя в скверике, вспомнили Булгакова, его «Роковые яйца», и... уже вне всяких литературных ассоциаций вдруг подумали о доме-яйце. Этому способствовал и характер места - тесного углового участка на пересечении Малой Бронной и Ермолаевского переулка. Так родилась идея Millenium house - Дома Тысячелетия, который мастерская сейчас проектирует. Между избранной формой и семантикой Дома Тысячелетия (его возведение планируется на 2000 год), несомненно, прочитывается глубинная знаковая связь. Здание должно как бы «открывать» третье тысячелетие. Яйцо же - древний символ начала новой жизни. Египтяне клали яйца рядом с саркофагами умерших, греки с благоговением возлагали их на могилы.
Размышления о символике яйца заставили авторов вспомнить сравнительно недавнюю затею Марата Гельмана (с ним у мастерской Ткаченко давние и крепкие творческие связи) выстроить родильный дом в Вифлееме. Эврика! Там роддом может быть только в форме яйца. Эта остроумная и образно привлекательная идея была немедленно разработана мастерской Ткаченко в серии рисунков, причудливо помещавших многоэтажное яйцо на подставке из античных колонн в библейский пейзаж. Трудно сказать, будет ли разработка когда-нибудь воплощена, но в архитектурной истории Москвы конца ХХ века она, думается, останется. В ней присутствуют заостренная символика формы, элементы интеллектуального гротеска и в то же время некоторой образной прямолинейности - качества, по которым стосковалась наша архитектура, тонущая в море приторной, напыщенной и пустой эклектики.
Форма яйца - одна из самых простых и совершенных в природе, но ее не просто ввести в архитектуру, где господствует эстетика прямого угла. По этой причине она, вероятно, и отсутствует в европейском архитектурном языке. Купол, порой весьма сходный по абрису с половинкой яичной скорлупы, здесь не в счет. Это устойчивый архетип классического зодчества, имеющий многовековой возраст. Бригада молодых архитекторов поставила перед собой дерзкую задачу - по сути, создать новый архетип.
Здесь-то и вспомнили о пасхальных яйцах. Как известно, яйца с росписями на религиозные сюжеты существовали уже в XIII веке. Традиция обмена художественно оформленными пасхальными яйцами сформировалась в XVI веке. Роскошные позолоченные и расписные яйца было принято дарить при всех западноевропейских королевских дворах. И как тут не сказать о пасхальных яйцах конца  XIX - начала ХХ века работы придворного ювелира русского императорского двора Карла Фаберже! Эти изящные пасхальные игрушки великого мастера, начавшие широко экспонироваться совсем недавно, сперва поразили воображение сегодняших российских ювелиров, а потом и архитекторов. Выразительность и одновременно доступность для неискушенного восприятия этой формы - вот что привлекало. В самом деле, что может быть наряднее и «народнее», чем изукрашенное яйцо - непременный атрибут пасхального стола даже у самых безнадежных атеистов.
Пасхальные игрушки Фаберже подсказали главное - форма яйца может иметь бесконечное количество стилистических вариаций. У Фаберже есть яйца в стиле Ренессанса, в стиле Людовика XVI, в стиле модерн и так далее. И в мастерской Ткаченко появились многочисленные эскизы: «барочные» яйца с крутыми волютами и резкой светотенью, и ордерные композиции с античными аркадами, и прозрачные конструкции a la Шухов, и стилизация под московский дом Константина Мельникова... Увлечение изделиями Фаберже вскоре получило и полнокровное проектное, а не только эскизное воплощение в проекте офисно-жилого здания на улице Машкова. Пятиэтажный яйцеподобный объем, вместивший несколько эксклюзивных квартир, максимально приближен к своему ювелирному прообразу. И это не случайно.
Район, где предполагается строительство, на редкость скучен в архитектурном отношении: преобладает безликая эклектическая жилая застройка, в которой тонут редкие старинные особняки и респектабельные доходные дома начала ХХ века. Так что дом-яйцо - вполне уместная здесь «средовая игрушка», привлекательная и с точки зрения своего антиурбанизма. Кроме того, его уникальность отчасти ложится в русло московской традиции. В самом деле, ну где еще, кроме Москвы, могла родиться идея постройки гигантского «пасхального яйца»? Москва застраивалась мозаично, каждый из домовладельцев хотел выделиться, пофрантить. «Амбициозность» московских застройщиков обусловила удивительное архитектурное разнообразие столицы.
Московский характер избранной образности, безусловно, придает и «пасхальность» сооружения. Можно сказать, что архитектурная молодежь мастерской Ткаченко внесла свой вклад в поиски «московского стиля», инициированные мэром Москвы. Его призывы на этот счет, встречающие весьма неоднозначные отклики со стороны архитекторов, сформировали в архитектурной практике последних лет несколько полярных стилистических тенденций - от подражания московским высоткам 1950-х годов до стилизаций в виде Кутафьей башни, от воскрешения московского конструктивизма до самой пошлой эклектики.
В этом ряду неожиданный гротеск мастерской Ткаченко выглядит довольно экстравагантно. Нельзя не признать, что выдвинутая идея совершенно самостоятельна и далека от «чего изволите?» Напротив, авторам приходится бороться, доказывать заказчикам ее правомерность.
.
Мария Нащокина. «ПАСХАЛЬНЫЕ ЯЙЦА» МАСТЕРСКОЙ СЕРГЕЯ ТКАЧЕНКО. «Архитектура и строительство Москвы», !999, № 3

Владимир Бельский:

В современной практике все чаще можно наблюдать случаи смешения жанров искусства, при которых возникают смещения границ традиционного понятия об определенных видах художественной деятельности. Реализация проекта «Яйцо» в здании на улице Машкова иллюстрирует актуальную на сегодняшний день тенденцию превращения архитектуры в художественную акцию.
Трудность определения «Яйца» как архитектурного объекта в том, что это явление находится для архитектуры в области «немыслимого», что делает невозможным применение к нему традиционных архитектурных критериев оценки. Но в то же время «Яйцо» - это построенное здание, являющееся частью городского многофункционального комплекса. Таким образом, феномен яйца предоставляет возможность говорить о сегодняшнем процессе расширения, размывания границ архитектуры (причем архитектуры, реализуемой в строительной практике), в пределах которых теперь могут происходить ранее невозможные явления.
Здание на улице Машкова - это реализация концептуальной программы - метафорического переноса образа «пасхального яйца Фаберже» на здание в центре Москвы. Вначале метафора находила себе градостроительное и контекстуальное оправдание в проекте здания на углу Патриарших прудов, затем образ начал свою миграцию через «картины старых мастеров», рождественские открытки, проект роддома в Вифлееме, венчающие части зданий в Ермолаевском переулке и на улице Машкова, к нынешнему воплощению в виде особняка на улице Машкова. Здание в виде яйца и в любом другом воплощении было обречено на оторванность от контекста, на принадлежность к миру «другого».
В качестве же художественного действия, использование такой метафоры, спровоцированное условиями работы архитекторов в «московском» стиле, может рассматриваться как вполне обоснованное, поскольку, оставаясь в рамках концепции, уходит от чистой декоративности употребления традиционного словаря архитектурных элементов в сторону формирования единства художественного образа, проявляющегося во взаимосвязи идеи, формы и деталировки объекта. Феномен появления на московской архитектурной сцене осуществленного проекта «Яйцо» неизбежно должен раздвинуть границы традиционного понимания архитектурного произведения и архитектурной практики, являясь примером реализации архитектором в рамках профессиональной деятельности чисто художественной программы.

Владимир Бельский. ЯЙЦО НА УЛИЦЕ МАШКОВА КАК АРХИТЕКТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ФЕНОМЕН. Ежегодник МААМ. 2002


Григорий Ревзин:

Иногда приходится водить иностранных архитекторов и критиков по современной московской архитектуре. Это унылый процесс — и они унывают, и тебя заражают. Не то, чтобы им все так уж не нравилось — нет, у них примерно то же, если говорить о среднем уровне. Но где дерзание, где прорыв? Они его не видят и унывают. Когда этот процесс доходит до опасного уровня, есть только один выход. Их надо вести к яйцу Сергея Ткаченко. У них там челюсть отвисает. Такого нет нигде в мире
Это дом, построенный на углу улиц Машкова и Чаплыгина в форме яйца Фаберже.
Яйцо это, по рассказам Сергея Ткаченко, они придумали в разговоре с Маратом Гельманом в 2000 году. Проект делала группа «Обледенение архитекторов» (Илья Вознесенский, Алексей Кононенко, Вера Самородова и Анна Шевченко), которая тогда работала в мастерской Ткаченко, и это был проект родильного дома в Вифлееме. Это был довольно крупный родильный дом. Построить его там не удалось. Потом его попытались построить в Москве, на Патриарших прудах. Тоже не вышло, вместо него построили дом «Патриарх». В 2004 году оно приземлилось на улице Машкова. Сильно уменьшилось в размерах, и вместо большого четырехэтажного дома это теперь двухэтажный особняк. Но он построен. Дом в форме яйца Фаберже.
Это такая архитектура, что ее сначала невольно начинаешь сравнивать с прототипом. Думаешь, что настоящие яйца Фаберже — они как-то потоньше. Есть в них, образно выражаясь, какая-то ювелирность. А здесь как-то все это грубовато получилось. Гигантские волюты-ножки, на которых держится яйцо, скорее напоминают что-то такое древнерусское. Шапочка-крыша яйца с мансардными окнами отделена карнизом опять же почти древнерусского по примитивности рисунка профиля. Так это можно довольно долго разбирать, и это даже увлекает, пока не соображаешь, насколько это абсурдное занятие — сравнивать здание с ювелирным изделием.
Вы знаете, вообще-то это огрубление — оно не случайное. Вот эти белые архитектурные детали, этот красный цвет стен... Даже в самой примитивности рисунка вдруг начинает чудиться что-то знакомое. Что-то такое кремлевское. Это яйцо напоминает Кутафью башню московского Кремля. Яйца Фаберже делались для императорской семьи, и архитектор решил не только воспроизвести само яйцо, но и передать вот этот имперский акцент ювелирного изделия. Гордое, государственное, кремлевское Яйцо.
У меня много раз не получалось понятно объяснить, в чем замысел этой вещи. Почему человек живет в яйце? В каком смысле? Как знак государственного величия в частной жизни? Как зародыш будущего величия? В этом есть что-то нелепое.
Вообще-то и в идее родильного дома в Вифлееме в форме яйца было что-то несуразное. Не знаю, в каком состоянии господа Ткаченко и Гельман пришли к этой мысли, но здесь чувствуется какой-то безумный полет фантазии. Как-то у них получалось, что в начале нового тысячелетия многие роженицы захотят родить именно в Вифлееме, а потом это установится как традиция и учреждение будет приносить большую прибыль. Хотя по смыслу ассоциация родов, Вифлеема и яйца Фаберже какая-то диковатая — Христос хотя и родился в Вифлееме, но не из яйца; яйца Фаберже не рождественские, а пасхальные — все тут как-то мимо. Но, возможно, это даже и сработало бы, женщины и их мужья перед рождением детей нервничают, принимают неожиданные решения, и в принципе кому-то могло бы показаться, что в Вифлееме — это самое то.
Так или иначе — не вышло, а то, что вышло, по смыслу совсем непонятно. Но что интересно, никого это как-то не смущает. На яйцо все реагируют с удивленным энтузиазмом. Поразительный, ни на что не похожий объект, местная достопримечательность.
У меня не получалось объяснить, в чем замысел этой вещи, пока однажды по случайной ассоциации вещей мы с одним моим знакомым не набрели на нее через четверть часа после того, как обсуждали книжку Михаила Пыляева «Замечательные чудаки и оригиналы». Это занимательное чтение, и там в основном про москвичей. И по ее прочтении возникает стойкое убеждение, что Москва — это было такое место, где принято чудить. Чудить — делать что-то такое яркое, заметное, чего никто не делает, и совершенно бессмысленное, просто для собственного удовольствия. Каждый, кто ее читал, я думаю, испытывал некоторое разочарование от того, что все это осталось в прошлом, в XIX веке, а с превращением Москвы в столицу первого в мире социалистического государства чудить в индивидуальном порядке перестали, предпочитая массовые формы. Дело в том, что в этих чудачествах была какая-то яркость и острота жизни. Так вот я вам скажу, в чем смысл этого дома-яйца. Знаете, в самой встрече Ткаченко с Гельманом есть что-то от встречи Манилова с Чичиковым. «И тут у них почему-то стал строиться родильный дом в Вифлееме, причем непременно в форме яйца». Это яйцо — памятник великого Ренессанса. Московские чудачества возродились.

Григорий Ревзин. ЯЙЦО И ВОЗРОЖДЕНИЕ. О самом чудаческом доме современной Москвы. «Коммерсантъ-Weekend», 14 марта 2008 
http://www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=865715