адрес: Фролов переулок, 2
проектная организация: ГУП МНИИП «Моспроект-4»
архитекторы: Александр Кузьмин, Андрей Боков, Марина Бэлица
рабочее проектирование: Александр Нечай («Арконпроект»)
интерьеры: «Левинсон и Партнеры»
генподрядчик: ООО «Аструм-7»
заказчик: «СТД Девелопментс»
2005

наше мнение

Если раньше в обиходе театры называли по топонимам («Таганка», «Малая Бронная», «На Юго-Западе»), то теперь все больше по именам худруков: «Фоменко», «Табакерка», «Джигарханян», «Райкин». Личность, а не место определяет сегодня лицо театра, и это, наверное, правильно. Если речь идет о театре как таковом. А вот когда дело доходит до театра как здания (счастье, конечно, если доходит), то тут возникают разные дурацкие вопросы.

Нет, это, конечно, большая радость, что в Москве построили новый театр. И безо всякой «инвестиционной» нагрузки, как, например, центр Мейерхольда (где театра – 5 процентов, а все остальное – бизнес-довесок). Понятно, конечно, что просто так театр построить дорого, но с точки зрения архитектурного восприятия это все равно что фильм, который идет 5 часов, потому что 95 процентов времени занимает реклама. Тут же никаких компромиссов с реалиями жизни, все за счет городского бюджета. Практически Феллини по каналу «Культура».

Правда, не очень понятно, зачем тогда дом такой большой. Зачем забивать под обрез и без того плотное пространство исторического центра? Труппа вроде невелика, и звезда в ней всего одна - хотя и крупная. Зачем же им зал на 650 мест? Да еще малый на 150? Впрочем, не нашего ума это дело. В любом случае 9 тыщ квадратных метров искусства – лучше, чем 9 тыщ какого-нибудь казино.

Странно, правда, что, невзирая на этот громадный объем, с Тургеневской площади, куда, вроде бы, должно быть развернуто такое важное общественное сооружение, как театр, никакого театра пока не просматривается. Это, конечно, «пока»: к глухому брандмауэру примкнет здание Параолимпийского комитета России, а со стороны Мясницкой появится парадный вход. К нему со стороны новой станции метро «Сретенский бульвар» проляжет торжественная эспланада. По дороге она пересечет небольшой очаг бутиков, оставит в стороне памятный знак в честь церкви Флора и Лавра, снесенной в 30-е годы, и выведет к открытому амфитеатру для всевозможных летних действ.

То есть, парадный подъезд еще только будет. Но если сейчас выйти к углу Боброва и Фролова переулков, то застываешь в недоумении: а это тогда что же такое? Громадная башня в виде дорической колонны. Мощный портал, клонированный два раза и прилепленный на стеклянный задник. Светлая стена с бордовыми декоративными деталями, явственно отдающая Щусевым (Казанский вокзал). Бешеное количество окон самых разных форм: квадратные, бойничные, овальные. Каждое взято в торжественный наличник (просто какая-то энциклопедия наличников!). Балкончик, не иначе как для торжественных речей исполнителя роли Ленина… Что же это такое? А это всего лишь запасной выход.

Интересно, что одновременно проектировщик (МНИИП) сдавал еще один театр - Станиславского на Дмитровке. К его дворовой стене приторочена феерическая колоннада на 30 штук оных. Зачем – непонятно. Хотя понятно, что на третьем по значимости фасаде таких вещей не делают. Так и тут: скрещенье тихих переулков, запасной вход, а эвона какая красотина. Да, на этом же перекрестке стоят прекрасный дом страхового общества «Россия» и новая Тургеневская библиотека (тоже себе затейливая), но все равно как-то уж очень чересчур. То есть, все это какой-то вызов, но кому?

Андрей Боков, директор МНИИПа – архитектор отличный, но у него на шее громадная организация. Позволить себе отказаться от заказа он не может. И когда переубедить заказчика он тоже не может, то ему остаются только сугубо архитектурные действия. Да, по структуре здание весьма похоже на «раннего Бокова»: круг врезан в квадрат, а углы венткамеры торчат не просто так, а отмечая углы квартала. Раструб башни - антирифма к куполкам дома «Россия», а сама она сделана в лучших традициях новейшей нижегородской архитектуры. Но поскольку все эти точные ходы никому не нужны, а нужна всем чистая декорация (половина окошек, кстати, абсолютно декоративна: за ними – зал!), то Боков словно бы сознательно загоняет всю эту «красотень» во дворы. А кто тут еще не хочет сахару или сливок?

Первое слово, которое приходит в голову при взгляде на это здание – это, конечно, «постмодернизм». Но его употребление не вызывает ничего, кроме изжоги и тоскливых рассуждений о наших инерции, отставании, запаздывании… Однако, постмодерн это не только (и даже не столько) архитектурный стиль, сколько интеллектуальная парадигма. И, видимо, надо признать, что в этом качестве он единственный, кто по-прежнему адекватен российской ситуации.

Только если раньше речь шла об исторической среде (в которую надо вписаться) и об иронии (которая есть закономерная реакция архитектора на требования среды), то теперь, когда главным субъектом архитектуры стал заказчик, речь идет о взаимоотношениях с ним. Это в его требования теперь надо вписываться, и на них – по возможности – реагировать.

В одном интервью Калягин сказал: «Почему я говорю, что театр будет уникальный? Потому что все, что вы увидите, это все идеи Александра Калягина». «Вы имеете в виду техническое оснащение?» - переспрашивает вежливый собеседник. «Техническое оснащение, внешний вид, когда театр, как собиратель всех жанров, эклектика, как стиль существования нашей жизни». То есть, Калягин не только берет на себя ответственность за всю эту архитектуру, но и гордится ею, прекрасно отдавая себе отчет в ее эклектичности (как, наверное, отдавал себе отчет и в претенциозном названии театра). Ну и что? «Это будет мой маленький каприз!» - говорила тетушка Чарли. Ну, а это будет большой.

Сказать, что актер не должен заниматься архитектурой, было бы глупостью. Рейган страной управлял – и ничего. Сказать, что на здании не может лежать отпечаток личности – тоже совок какой-то. Сказать, что архитектор должен влиять и воздействовать на заказчика? Но как, если деньгами распоряжается все тот же худрук? «Сан Саныч, давай червонец, пожалуйста, буду керосинка покупать!» Это, правда, из другого фильма, но Сан Саныч – из этого.

Представляемый дом есть блестящая иллюстрация к этой новой ситуации. Есть заказчик, у которого не только деньги, но и некий культурный авторитет (а это значит, что исправлять его вкусы – дело практически безнадежное). И есть архитектор, которому эти вкусы кажутся архаичными. Но поделать с ними он ничего не может, и поэтому делает все, как хочет заказчик: порталы с арками, окна с наличниками, башня…

В чем тогда заключается рефлексия? А она в том, что весь этот безумный декор архитектор адресует не площади (на который театр вроде как прописан), а переулку. Собирая всю эту «красоту» на задних фасадах, архитектор во-первых, отводит удар от города (как летчик, направляющий подбитый бомбовоз в сторону от населенного пункта), а, во-вторых, недвусмысленно проговаривается о том, где такой красоте место.

А город подумал: ученья идут.

Николай Малинин. ТЕАТР ДЛЯ ВАШЕЙ ТЁТИ. «Штаб-квартира», 2005, № 3(31)

мнение архитектора

Архитектор Марина Бэлица:

- Сначала проект заказали итальянцам. Они его сделали вне всяких норм и правил, как полагается. Калягину понравилось, но ни в какие ворота он не лез. А там надо было уместить 500 мест. Заказали проект фирме «Арконстрой», ГАПом был Александр Великанов, который еще театр Сац строил. Он сделал свое предложение, но Калягину не понравилось.
Тогда позвали нас. Мы сразу отказались делать внутренности, потому что там каждая комнатка была уже Калягиным прорисована, где раковина, где унитаз… Но нам надо было привести все это в удобоваримое состояние. Сделали варианта три. Первый, очень современный, Боков сам сделал, лично. У него там медные крыши спускались на угол, очень театрально выходило, почти как в сиднейской опере. «Но этого, - сказал Калягин, - я никогда не подпишу!» «Все, - сказал, Боков, - у меня таланта не хватает, вот вам, Марина, вожжи, вот кобыла».
Ну пошла я говорить с Калягиным. А он перед этим съездил в Барселону, где Маноло Нуньес построил новый театр. Эклектика, из дорогих материалов, колонны, наличники, розовый гранит… И говорит мне Калягин, что хотелось бы такого же. А деньги-то бюджетные! «Ничего не знаю, - говорит, - деньги достанем, но пусть будет в этом стиле!»
Тут я понимаю, что деваться некуда и делаю вариантов десять. Калягин приезжает и выбирает один. Но не тот, который мне нравится. Тогда я приношу еще раз, а он опять бракует. Тогда я говорю: «Вот вам карандаш и рисуйте». А он отвечает, что рисовать не умеет, но вот есть театр Нуньеса, и он даже специально фото привез, и еще, чтобы окошечки были в разных стилях - и в русском, и в готическом. И чтобы арочка была как у Палладио. И откуда он только это имя выучил?
Так он отверг четыре варианта, делаю пятый. А заказчик – «СТД Девелопментс» - тем временем в шоке. Тогда я иду к Александру Кузьмину и говорю: выбирайте. Он ткнул пальцем и мы стали вместе уламывать Калягина на этот вариант. Окошечки нарисовали строгие, а он говорит: скучновато. Давайте еще готики! Мы ему говорим, что кич получается, не говоря уж о том, что окошечки-то эти все на глухом зале!  Давайте, говорю, хоть витражики сделаем – а денег нету. Поэтому вставили простые окна.
А покрасили сначала в желтенький. Который мэр любит. У нас даже колер такой специальный есть: цвет мэра. А когда мэру показали, он говорит: что ж вы все в этот желтый красите, неужели по-другому нельзя? Ну сделали таким – при этом с одного боку дом «Россия», с другого – казаковский дом… Хорошо, что хоть главным фасадом мы выходим на площадь. Куда красота вся эта плавно и переползет. А это будет запасным входом.
Тут все театр: Калягину наплевать на коммерцию, он хочет театр - и все тут. В третьем «животике» будет малый зал, на втором этаже, а на первом – открытая сцена. Люди будут входить в театр как на сцену. А амфитеатр получился, потому что надо как-то в гараж заехать. И нужен был некий нарост, из которого и получился амфитеатр. Летом там будут представления, а так – парк с деревьями. Город там может праздники проводить. А над метро мы предлагали сделать торговую площадь, ту самую коммерческую часть, типа Манежа с небольшими перепадами.
В башне - лестница, наверху – обзорная площадка. Арка – это второй вход. Она формирует два уровня фойе. Тут вот кабинетик Калягина, а с балкончика он может всех приветствовать – как Ленин. Лесенка ведет в апартаменты (две квартирки для гостей театра) и на эксплуатируемую кровлю. Во втором «животике» – АХЧ, так что тут могли наделать окошечек, там артистические. Два больших окна – это фойе, а маленькие – это ложные окошки, которые может быть все-таки витражами потом заделают. Наверху венткамера, а угол этот образовался из пятна застройки. Линия застройки идет под тупым углом и чтоб ее поддержать – сделали такой угол. Со стороны Мясницкой это воплне оправдано: как бы домик для арочки получается.
А блямба наверху… Она случилась. Мы ее рисовали как некую колонну – чтоб без тавтологии по отношению к дому «России». А еще у театра есть логотип: апельсин, опоясанный лентой Мёбиуса - и я предлагала сюда его и водрузить… А вообще театр терпит все. Это же все декорация! Так что, может, и прав Калягин…

Интервью Николаю Малинину, февраль 2005

мнение критики

Григорий Ревзин:

Новое здание московского театра Et Cetera было представлено общественности в ноябре этого года (cм. «Ъ» от 17 ноября). Через месяц с небольшим вокруг этого сооружения разгорелся скандал. Один из архитекторов, Александр Великанов, отказывается признать свое авторство. Ситуацию комментирует Григорий Ревзин.

Здание театра сделано так. Есть большой прямоугольный объем. В него вписана круглая шайба, которая прорывает прямоугольник и двумя дугами выходит на фасад. Сбоку в углу у всего этого образуется узкая башня. В общем, эта композиция выглядит так, будто перед нами студенческая работа на тему авангарда 20-х, и в принципе такая вещь должна стоять на ровной полянке, примерно как стоит Детский музыкальный театр, построенный в 70-х годах Александром Великановым на проспекте Вернадского, или стоящее рядом новое здание цирка – чтобы можно было отойти в сторону и оценить странность композиции.
Но он стоит в плотной городской среде, фасад выходит в узкий Бобров переулок. Такая вещь в принципе должна решаться в современной архитектуре, однако непонятно из каких соображений на нее решили навесить ордерные детали. В местах, где шайба пересекает прямоугольник основного объема, возникает своего рода пластический конфликт, и вот туда вставлены мощный ренессансный портал, лестница-донжон, несколько табернаклей.
Они сделаны очень театрально, если рассматривать их как театральную бутафорию из папье-маше, то, может быть, это и ничего, если это архитектурные детали, то нарисованы они оскорбительно плохо. С основным объемом они монтируются очень странно. Это выглядит так, будто триумфальными арками и величественными римскими колоннами решили украсить цирк-шапито, причем, пока украшали, настоящие колонны и арки сперли, и вместо них штатный художник шапито что-то такое сварганил по мотивам.
Вряд ли Александр Калягин, который у простых зрителей, профанов вроде меня, вызывает лишь чувство глубокого восхищения, хотел, чтобы у него получился цирк-шапито с бутафорскими колоннами. И чтобы после открытия театра и торжественного представления большинство газет, в том числе и Ъ, написали о художественных достоинствах нового театра так, что господин Калягин теперь сразу бросает трубку, как только с ним хотят по этому поводу поговорить. И вряд ли Юрий Лужков, лучший и искренний друг московских театров, нарочно хотел построить что-нибудь плохое. И главный архитектор города Александр Кузьмин вряд ли хотел, чтобы театр не получился. Что же касается Александра Великанова, то это вообще чрезвычайно редкая птица на нашем архитектурном небосклоне – попробуйте найти другого русского архитектора старшего поколения, о котором с восторгом, с искренним чувством восхищения отзывались бы Резо Габриадзе, Андрей Битов, Тонино Гуэрра,– не получится. Ну и есть еще Андрей Боков, которого я считаю одним из самых лучших сегодняшних русских архитекторов. И пожалуйста вам. Все расстроены, переругались, и еще стоит театр, про который каждый говорит, что он тут ни при чем, и никто не хочет за это отвечать. Удивительная все-таки это вещь – современная московская архитектура.

АНДРЕЙ БОКОВ: Я ПОСТАВИЛ УСЛОВИЕ НЕ ОБИЖАТЬ ВЕЛИКАНОВА

Директор проектного института МНИИП Андрей Боков прокомментировал для «Ъ» историю с театром Et Cetera

– История этого проекта такая. Александр Калягин попросил Александра Кузьмина сделать этот театр. Попросил в присутствии мэра Москвы Юрия Лужкова. Это было поручение мэра, подкрепленное личной просьбой замечательного артиста. Поскольку Александр Великанов до этого работал с группой «СТД-Девелопмент» – оформлял театр внутри реконструированного Дома актера, его решили привлечь к проектированию. На этом проекте он стал ГАП`ом, и это была ошибка. Он не ориентируется в современных реалиях, для него проектирование не изменилось по сравнению с тем, как это делалось тридцать лет назад, когда он делал Детский музыкальный театр. А оно изменилось. Инженерные системы, технологии, юридическая система, бизнес – все изменилось, и он не умеет ни с чем взаимодействовать, и, к несчастью, рядом с ним нет людей, которые могли бы ему помочь.
Короче говоря, два года назад меня позвал Александр Кузьмин. На помощь. Театр был почти выстроен в конструкциях, и это была катастрофа. По сути, нам пришлось полностью санировать здание, так, будто это был не новый строящийся театр, а руины, которые нужно заново приспосабливать. Заново проектировать фойе, сцену, зрительный зал – в других объемах, в другой логике, соответствующей сегодняшним реалиям технологий, строительных норм и экономики. Я даже не занимался фасадами, их делала Марина Бэлица, а интерьеры вообще делали художники Александра Калягина, я вынужден был просто полностью перепроектировать театр.
Я не мог отказать Кузьмину, он мой друг, он попал в очень странную ситуацию. Но я поставил условие – не обижать Великанова. Однако это не удалось выполнить. Проектная документация по театру в этот момент была такова, что стройка просто зашла в тупик, но когда мы встретились с Александром Александровичем, он был настолько травмирован тем, что в его проект входит кто-то посторонний, что никакого взаимодействия не получилось. Единственное, на чем я тогда настоял, – чтобы ему были выплачены все деньги за проектирование. Работать с нами над театром он не стал.
Поймите, даже если бы это был не муниципальный объект, если бы не было личного распоряжения Юрия Лужкова и т. д., а просто был бы заказчик, он имел бы все права расторгнуть контракт с архитектором, выплатив ему все оговоренные деньги, и нанять другого. В данном случае это был единственный выход, повторяю, стройка зашла в тупик.
Архитектор сегодня – это не только художник, это менеджер, современный менеджер. Мне очень жаль, что так вышло, Александр Александрович – прекрасный художник, очень достойный, уже очень пожилой человек. Ошибка была сделана раньше, когда ему поручили работу, которую он не может выполнить. Что же касается доски, то ее, естественно, вешали не мы. Видимо, это была опять попытка как-то не обидеть Александра Александровича. Вероятно, неловкая. Жаль, что этот жест был понят прямо противоположным образом.

 АЛЕКСАНДР ВЕЛИКАНОВ: СНИМИТЕ МЕНЯ С ДОСКИ

В редакцию газеты «Коммерсантъ» обратился заслуженный архитектор России Александр Великанов, который считается автором московского театра Александра Калягина Et Cetera. Он попросил Григория Ревзина, чтобы его больше автором не считали.

– На театре висит доска, где вы вместе с Александром Кузьминым, Андреем Боковым и Марией Бэлицей называетесь автором театра. Описка?
– Дезинформация.
– А зачем?
– Не знаю зачем. История такая. Я начинал проектировать этот театр и довел его «до бетона». То есть он был в основном выстроен в конструкциях. Тогда у меня был один соавтор, так называемый руководитель проекта, некто Александр Кузьмин. Главный архитектор Москвы. Он ничего не делал. Вся его роль заключалась в том, что когда я ему объяснил, что такое театр и как он устроен, то он пошел к Лужкову и ему рассказал. Видимо, это была бескорыстная помощь или что-то такое.
А потом, когда театр был выстроен и началась отделка, появился Андрей Боков и начал проектировать фасады. Втихую. То есть со мной он ничего не обсуждал, просто взял и нарисовал то, что выстроено.
– У вас был другой проект?
– Разумеется, у меня был проект, но это неважно. Я не хочу сейчас обсуждать мой проект. Я хочу сказать, что то, что здесь выстроено, не имеет ко мне никакого отношения. И я требую вычеркнуть меня из числа авторов.
– Вам не нравится проект Бокова? Вы с ним не согласились?
– Меня никто и не спрашивал. Он просто взял и нарисовал. Какая разница, нравится он мне или не нравится, я просто этого не делал. И я не хочу, чтобы под этим стояло мое имя.
– Но ведь вы проектировали все объемы, всю технологию...
– Этого никто не видит. А то, что видят люди, я не проектировал. Поймите, я не хочу за это отвечать. Мне звонят люди, мои старые товарищи, они говорят: Саша, что ты наделал, ты что, с ума сошел? Из Америки сегодня звонили. Я старый человек, мне просто стыдно, что про меня могут подумать, что я это спроектировал. Ректор МАрхИ Александр Кудрявцев подходит ко мне, глаза в пол прячет, спрашивает: что случилось? Я его понимаю: если бы этот театр был дипломным проектом, его бы защитить не удалось. Даже как курсовая он больше «тройки» не получил бы. Я профессор МАрхИ. На что мне это?
– А как получилось, что Андрей Боков с вами ничего не согласовывал?
– Не могу понять. Для меня это абсолютно непредставимо. Знаете, была такая история. В Театре Красной Армии работал Иосиф Сумбаташвили, великий театральный художник. А принимали декорации Валерия Левенталя, и там были замечания. Левенталь был в отъезде, и начальник театра поручил Иосифу Сумбаташвили переделать чужие декорации. Тот тут же подал заявление об уходе. Когда начальник стал спрашивать, что, почему, тот сказал: «Потому что ты на минуту подумал, что я подлец!» На минуту. А Андрея Бокова это как-то не смутило на куда более длительный срок. Взял и переделал. Ни слова мне не говоря.
– А что, со стороны заказчика были замечания, требования что-то переделать?
– Знаете, я не кудахтал под Калягина. Его все называют «тетка Чарли», это его лучшая роль, потому что он и есть в душе тетка Чарли. Он – жена нового русского. Истерит, дикое самомнение, безвкусие. Вообще-то это не театр Калягина, это театр города Москвы. Да и не в этом дело. Есть отношения с заказчиком, есть отношения между коллегами. Какой бы ни был заказчик, это не дает архитектору права своего брата так подставлять.
Но это другая проблема. Сейчас все построено. И я не хочу быть автором. Я никакого отношения к этому не имею, не желаю за это отвечать. И не хочу ничего общего иметь с этими людьми. И чтобы мое имя рядом с их значилось – не хочу!
– Вы что же, больше не собираетесь строить в Москве? Вы же понимаете, какая будет реакция на ваши слова.
– Не собираюсь. Мне много лет, и я хочу отвечать за то, что построил.
 
Григорий Ревзин. ТЕАТР НАЧИНАЕТСЯ С АРХИТЕКТОРА. ET CETERA В ПОИСКАХ АВТОРА. «Коммерсантъ», 19.12.2005   Полная версия текста здесь

Дискуссия вокруг здания в ЖЖ:
http://zabyg17.livejournal.com/106540.html