Адрес: Большой Овчинниковский переулок, 19, вл. 2 (Пятницкий переулок, 2)
Архитектор: Людмила Казакова
Скульптор: А.Налич
Заказчик: ОАО "Пятницкий рыбный рынок"
1999

наше мнение

Рыбалка, как некое медитативное и сугубо частное занятие, всегда считалась эдаким полюсом по отношению к политике и большой истории вообще - начиная с Аксакова и кончая песенкой группы «С.П.О.Р.Т.», герой которой не поехал на 7-ую международную конференцию в Гааге, а купил мотыля и пошел на реку. Это традиционно положительное отношение к рыбному промыслу отражает внешний облик Рыбного рынка. Здание невысокое (ниже всех своих соседей - что редкость для новой постройки), тщательно вписано в квартал (западная башня чуть повернута по отношению к прямоугольному плану - она словно бы пускается вдогонку за убегающим вбок переулком), напичкано рыбными мотивами: черепица крыши напоминает чешую, а в решетку крылечка вставлена железная рыбка. Последняя немного смахивает на готических зверюг из морозовского дома на Спиридоновке, но понятно, что имелась в виду рыбка золотая. Тем более, что и другие детали (теремковые крыши, крылечко с балдахином) отсылают к русской сказке и «русскому» стилю как ее архитектурной материализации.

Слабо связанный с конструкцией и функцией здания, «русский» стиль всегда воспринимался как декорация, и в ХХ веке вызывался к жизни лишь политическими надобностями (и то фрагментарно): сталинские высотки или лужковские башенки. Но рынок - вещь сугубо демократическая, заниматься здесь идеологической пропагандой было бы странно. Возможно, Людмила Казакова просто решила свести счеты с «русским» стилем - до которого у нашего постмодернизма руки пока не доходили. Лишила дом всякого «узорочья», взамен разбросав по фасадам авангардистские круги окон; колонны превратила в цилиндры, их базы - в кубы, наличники - в эдакие скобки. Обрезанные крыши стали похожи на мансарды, а крылечко - на «Русское бистро». Комичнее же всего несовпадение масштабов экстерьера и интерьера. Мощь нарастает по мере продвижения вглубь - с логикою пушкинской сказки: сначала мы видим «скромную избу со светелкою» (боковой фасад с крылечком), потом - «высокий терем» (парадный вход с колоннами), за ним вырастают «царские палаты» (стеклянная арка пассажа), а заходя вовнутрь, обнаруживается и «морское царство» (мощные своды и водный каскад во всю стену - на который, правда, у заказчика - Мосрыбхоза - денег не хватает).

Казакова - мастерица на такие чудеса: в здании «Французских галерей» в Ветошном переулке она умудрилась спрятать Эйфелеву башню. Здесь же мы видим монументальные формы, напоминающие центральный неф римской базилики Максенция. Последняя была построена как суд, а после принятия императором Константином христианства, стала церковью. Цитата, конечно, туманная, но ощущение храмовости в интерьере рынка явно присутствует. Так что теперь у всякой домашней хозяйки есть возможность и рыбку съесть, и, не отходя от кассы, покаяться. А если учесть, что главным сборным пунктом русского стиля является Красная площадь (ГУМ, Исторический музей, бывший Ленина), а в Рыбном рынке есть и другие цитаты, отсылающие к ней (крылечко - из храма Василия Блаженного, арки башен повторяют пропорции проездных кремлевских, а остекленный пассаж - это, конечно, ГУМ), то получается, что все здание есть пародия на нее.

Но если рассматривать Красную площадь как главную русскую площадь, то в ней совершенно очевиден примат государства над личностью, что отражается в ее нечеловеческом размахе. Размах Рыбного рынка куда скромнее, и это вроде бы простая пропорция - нелигитимности насилия в политике и его неизбежности в рыбном деле. Но отдавая себе отчет, что рыба на этом рынке чувствует себя так же неуютно, как русский человек на Красной площади, понимаешь, что пародия эта вполне трагична. Народ насилуют, а он безмолвствует. Молчит, как рыба. Когда же насилует сам - непременно идет в церковь и замаливает грех. Видя, как бьется в тазу издыхающая селедка, хозяйка вздыхает, но продолжает свое дело. Придя теперь на Рыбный рынок, она обязательно взгрустнет обо всех замученных христианах (тем более, что о рыбе, как символе Христа, она все-таки знает), но рыбу все равно купит.

Николай Малинин. РЫБНЫЙ ДЕНЬ РУССКОГО СТИЛЯ. «Итоги», 14 марта 2000

мнение архитектора

Людмила Казакова:

- Пятницкий рыбный торговый комплекс построен около метро «Новокузнецкая», на пересечении Б. Овчинниковского и Пятницкого переулков - на месте обветшавшего, некогда стихийно сложившегося деревянного рынка. Основная проблема, которую пыталась решить автор - сочетание нового здания с существующей градостроительной средой сложившегося замоскворецкого переулка.
В образе двухэтажного здания, носящего явные черты историзма, использованы планировочные приемы, пропорции и декоративные элементы, морфологически родственные окружающей застройке. В тоже время в нем архитектурными средствами интерпретирован пушкинский сюжет «Сказки о рыбаке и рыбке». Бронзовая «Золотая рыбка» (скульптор А.Налич) - элемент в ограждении крыльца бокового входа; кованые решетки напоминают рыболовные сети; темы моря и рыбы появляются в решетках торговых залов, в ограждениях лестниц в башнях. Крутые скаты «теремных» кровель покрыты переливчатой, как рыбья чешуя, черепицей.
Главная тема интерьера - огромный двухуровневый атриум. Мощные пилоны по сторонам центрального нефа несут кессонированные арки; между ними - вставки из стекла, позволяющие видеть небо. В колористическом решении использованы цвета песка, «морской волны» и «лосося». Ну, а последней каплей в этом море должен стать не осуществленный пока водопад, низвергающийся из-под крыши в водоемы с аквариумными рыбками.

Людмила Казакова. ПЯТНИЦКИЙ РЫБНЫЙ ТОРГОВЫЙ КОМПЛЕКС. Ежегодник МААМ, 2002, стр. 66

мнение критики

Егор Ларичев, Николай Малинин:

Что такое рынок? Это чрево. Что-то вроде баньки с пауками. Бурлящее разноцветное пространство, многоликая бесформенность, мгновенная архитектоника продуктовых гор, сметаемых покупателями. Архитектурной репрезентации вроде как не поддается. «Шайба» Бауманского рынка с тем же успехом могла бы быть стадионом, прочие же попытки оформить эту функцию в качестве архитектуры проваливались. Проще было снести - как Охотный ряд. Или как Пятницкий колхозный рынок. Однако, пустырь на месте последнего существовал недолго - обернувшись новым Рыбным рынком. Архитектор - Людмила Казакова. Стиль - вроде бы «русский». Какое отношение он имеет к рыбе? На первый взгляд - никакого.
Может быть, он мотивирован Замоскворечьем - где Третьяковка, дом Игумнова, а из нового - роскошно-претенциозный дом Алексея Щукина в 1-м Хвостовом переулке? Но для здания со столь определенной функцией этой мотивации как-то недостаточно, в конце концов, в Замоскворечье строят сегодня и ультрасовременные стеклянно-железные коробки - вроде воронцовского здания на Пятницкой, 69. Может быть, этот стиль мотивирован ближним контекстом? Но архитектуры вокруг практически нет. Разве что соседний дом с угловым четырехколонным портиком. Видимо, именно он продиктовал как масштаб гигантских, во всю стену, арок-окон в угловых башнях, так и сами башни - вполне классицистические. Оттуда же, видимо, идут и угловатые подоконники, которые почему-то перевернуты вверх ногами и стали - «кокошниками».
Итак, ничего специфически «русского» нет ни в функции, ни в окрестностях. Тогда обратимся к собственно зданию. Пропорции вышеупомянутых арок напоминают въездные ворота кремлевских башен. Между ними - крыльцо с балдахином, которое отсылает не только к «Русскому бистро», но и к храму Василия Блаженного. Сам же этот фасад (глядящий, заметим, в сторону Кремля) очень интересно вписан в гиперболу Большого Овчинниковского переулка. Западная башня слегка развернута под углом по отношению к линии фасада: она как бы делает шаг к убегающей улице, и тянет за собой стену. В результате, при взгляде со стороны Пятницкой, кривой фасад соединяется в цельную композицию - башня шагает на место. При приближении цельность картины разрушается, фасад разбирается  на отдельные объемы, соединенные стеной: здание делает вид, что оно квартал. При взгляде же с Новокузнецкой бьет в глаза выступившая пустая стена дальней башни, а разъединению помогают простенки дымчатого стекла, автономизирующие каждый из компартиментов.
Но этот оригинальный композиционный ход снова наводит на мысль о Кремле - ибо этот поворот башни вписывается в логику движения крепостных стен. Ну, а когда мы видим громадную стеклянную арку восточного фасада - начинаем догадываться, что это пассаж, а пассаж в первую очередь ассоциируется с ГУМом. Короче, мы имеем дело не больше не меньше как с набором признаков, однозначно отсылающих к Красной площади. Тогда - в логике восстановления функции - все сходится: Красная площадь тоже была «Торгом», русский же стиль есть одна из главных ее примет: ГУМ, Исторический музей, музей Ленина.
Есть и еще одно сходство: с градостроительной точки зрения Красная площадь - вещь в себе. Как пространство она мало связана с городом, улицы на нее не завязаны, перспективы перекрыты. Именно потому что со всех сторон она огорожена, «прикрыта» этим самым «русским». И уже только проникнув «внутрь», постигаешь ее размах и величие. Точно также скромный внешний вид рынка не имеет ничего общего с его нутром - грандиозным монументальным пространством, перекрытым стеклянной шапкой. Можно было бы сказать, что эта мимикрия - интеллигентная дань контексту, если бы не знать, что русский стиль всегда отличался подобной неорганичностью. Нагромождения башенок, теремков, бочек и наличников имеют в нем, как правило, сомнительную связь как с внутренней структурой пространства, так и с его функцией.
Но в русской архитектуре Нового времени подобное несоответствие (функции - форме, внутреннего - внешнему) есть тягчайший грех. Ибо архитектура призвана переустроить жизнь, а для этого она сама должна быть честной, истинной. А поскольку никакой другой истинности - кроме соответствия функции, конструкции, материала и декорации - архитектура не предполагает, то вся бутафория русского стиля, будучи «ложью», подставляется на место «истины» - и поэтому профессиональным сознанием ХХ века однозначно рассматривается как халтура. И как бы ни был всеяден постмодернизм, обращение к русскому стилю в нем редко и связано исключительно с политическими, идеологическими или другими коньюктурными целями.
Но и целей таковых здесь, как ни странно, не просматривается. И если возникновение стиля «тема» Красной площади как-то объясняет, то смысла «русского» в контексте «рыбного» все равно не раскрывает. Версия. Красная площадь в ХХ веке имеет преимущественно политическо-мемориальное значение. Ее основное содержание - политическая история. Здесь же основное содержание - рыба. Но это не аквариум, рыба тут не живая. А если и живая - то находящаяся у самого края жизни. Но и мемориальность Красной площади тоже весьма относительна. Все вроде бы с расчетом на вечность, но уж больно зыбко выходит: одного вносят-выносят, другого - перезахоронить пытаются, третью парочку - туда-сюда двигают. А если принять во внимание, что главное ихтиологическое произведение русской литературы - «Сказка о рыбаке и рыбке» - имеет основной идеей опять-таки непрочность и относительность человеческих амбиций, то становится ясно, что Рыбный рынок является травестией Красной площади. Но вот вопрос - пародийной ли?
Поскольку абстрагироваться от исторических трагедий ХХ века нам еще долго не удастся, можно сказать, что рыба чувствует себя на Рыбном рынке примерно также, как русский человек - на Красной площади. Здесь людей прогоняли строем, пугали танками, судили и убивали (и если даже суриковское «Утро» не соответствует исторической правде, то дух места все равно передан точно). И в таком случае монументализм внутреннего пространства рынка вполне адекватен размаху Красной площади, на которой человек чувствует себя мелкой рыбешкой, годной лишь в уху. Но вот что интересно: проход пассажа выполнен в виде центрального нефа циклопической римской базилики Максенция - лишенного, правда, распалубков и украшенного крупными квадратными (а не восьмиугольными) кессонами. Здание же это, построенное для судебных разбирательств, после принятия христианства стало церковью...
Памятуя о том, что рыба - символ Христа, понимаешь, почему на Рыбном рынке хочется не есть, а пасть ниц и молиться.

Егор Ларичев, Николай Малинин. РЫБНЫЙ ДЕНЬ КАК СТРАШНЫЙ СУД. «РАССТЕГАЙ» В РУССКОМ СТИЛЕ. «Независимая Газета», 30 октября 1999