Адрес: Андроньевская площадь, 1/64 (Большая Андроньевская ул., 6)
Проектная организация: Мастерская Баданова
Архитекторы: Елена Баданова, Андрей Мызников, Олег Григораш, Юлий Баданов
Конструктор: Григорий Вайнштейн
Заказчик: Московский банк Сбербанка РФ
Подрядчик: Besix N.V. / Бельгия
Проектирование и строительство: 1995 - 1998

 наше мнение

Проезжая мимо Андроникова монастыря, Веничка беседует с Богом о том, зачем ему розовое крепкое за рупь тридцать семь. «А для чего нужны стигматы святой Терезе? Они ведь ей тоже не нужны. Но они ей желанны» - отвечает Бог.

Площадь у монастыря (бывшая Прямикова, ныне - Андроньевская) по части стигматов - чемпион. Причем, в отличие от святой Терезы, у которой стигматы были невидимые, здесь язвы очевидны: растекающееся, бессмысленное пространство, зияния и провалы, вялая рядовая застройка. Сказать, что площадь приняла эти «стигматы» за тех энтузиастов, которых гнали на каторгу по Владимирке, было бы слишком поэтично. Площадь разваливалась и раньше, храм Сергия в Рогожской с пространством не справлялся, а когда посносили ампирные домики и настроили вдоль Тулинской (ныне улица Сергия Радонежского) чудовищные жилые корпуса - площади просто пришел каюк. Тем более, что все силы были брошены на реставрацию соседней Школьной улицы - ставшей прообразом лужковского «новодельничанья», а ныне брошенной и никому не нужной.

Так что нечто принципиально градообразующее было этой площади и нужно, и желанно. И новое здание Сбербанка, спроектированное в мастерской Юлия Баданова, с этой задачей блестяще справилось. Что необычно хотя бы потому, что банки - ставшие в 90-е годы ведущим жанром новой русской архитектуры - в самую последнюю очередь думали о городе. В лучшем случае они незаметно вписывались в него (как банк Скокана на Пречистенской набережной), в худшем - игнорировали («Уникомбанк» Солопова в Даевом). Будучи сами по себе безусловно интересными (оба - лауреаты Госпремии), они как бы отстранялись от таких «пустяков». Как и собственно банки - от бед вкладчиков.

Этот же дом просто сделал площадь. Причем не подлаживаясь, не мимикрируя, не заискивая перед контекстом. Архитекторы не побоялись осознать, что площадь пуста, и, значит, надо сказать веское слово. И сказали его во весь голос, как завещал поэт. Банк не стал вписываться в «плохое», а предложил себя как норму. Командовать парадом буду я. Слушайте и повинуйтесь.

Строя банки, новейшая русская архитектура перепробовала, кажется, все стили - за исключением конструктивизма. Ну, не вязался как-то капитализм с конструктивизмом. Здесь же нужно было действительно построить некий новый мир. И эта задача - революционного, так сказать, строительства, от которого сегодня принято шарахаться, уповая на эволюционизм (а в деле градостроительства - на средовой подход), продиктовала именно этот стиль. Который, с одной стороны, достаточно радикален, но в то же время - легитимизирован историей русской архитектуры. Точнее - считается главным ее достижением.

Фрагментарно, конечно, конструктивизм присутствовал в жанре банка: и у Скокана с Солоповым, и в хазановском банке на Волгоградском проспекте, а особенно - в Инфобанке Алексея Бавыкина на проспекте Вернадского и в самарском сбербанке Хахалиных. Именно в них как раз и появился острый «нос» - объем, имеющий в плане четвертинку круга. Он, впрочем, присутствует и в проектах Киселева/Скуратова (Лерман-хауз, дом на Селезневской), и у Харитонова с Пестовым («Дом-пила» в Нижнем Новгороде), и у Дмитрия Лукаева в здании «Техностройэкспорта» на Садовнической улице. Правда, в последнем он совсем ни к селу ни к городу, у Бавыкина - слишком высок, в Самаре и Нижнем - теряется среди типовой застройки.

А тут эта форма оказалась поразительно точной и нужной. Изначально «нос» мыслился классическим конструктивистским полуцилиндром - как, например, в щусевском Наркомземе или фоминском доме общества «Динамо». Но потом его рассекли пополам - и этим решили сразу две задачи. Дугой - банк образовал гармоническое единство с круглыми объемами храма Сергия, оформил полноценную площадь и замкнул «московскую» тему сбегающих к Таганке улочек, а другим боком, как забором, отсек всю чудовищность восточной стороны площади, как бы отгородившись и от панельных монстров Тулинской улицы, и от карнавального безумия Школьной.

Правда, архитектор Елена Баданова уверяет, что цели такой не было, наоборот - понижающийся уступом восточный фасад мыслился «ответом» на начинающуюся здесь низкорослую Школьную. Но с тем же успехом можно сказать, что определенное сходство этого фасада с трамваем мотивировано проходящей здесь его трассой. Но это родство, скорее, есть часть общего метафорического замысла. «Трамвайность» - очевидная отсылка к эпохе конструктивизма. Так же, как и разномасшабность объемов, оконные ленты, колонны-«ножки», открытые террасы с металлическими ограждениями. То есть, мы однозначно понимаем: «это конструктивизм» - при том, что банк не цитирует ничего конкретного. Это что-то вроде Ярославского вокзала: не цитаты, а проникновение в образную сущность древнерусского зодчества и довольно свободное толкование её.

Хотя - в сравнении с хазановским банком - это «чисто» конструктивизм. Или, скорее, попытка реабилитировать огрехи стиля, его строительное качество. Шедевры конструктивизма строились на скорую руку, из некачественных материалов - а потому разваливаются на глазах. Поэтому мы обязаны продолжить дело дедов: взять идею и материализовать ее качественно. Но эта апелляция к той прекрасно непрочной эпохе есть еще и своего рода извинение за то, что левый стиль используется в буржуазных целях. Чем была смешна знаменитая телереклама банка «Империал»? Именно претензией финансового учреждения безбилетным зайцем влезть в поезд «всемирной истории». Таким же посмешищем (особенно после 17 августа 98-го года) стали банки, строившиеся в классическом или каком другом историческом стиле, и тем вроде бы олицетворявшие круть, надежность и незыблемость. А здесь в качестве репрезентации идеи накопления избран самый непрочный стиль, самый радикальный и эфемерный. И эта аллюзия как бы намекает всем обиженным и обделенным на то, что всякий экспроприатор может оказаться экспоприируемым, то есть, служит своего рода социальным утешителем. Sorry во весь голос.

Эта радикальная перемена семантики стиля (а банк честному конструктивисту мог привидеться только в страшном сне) - то есть, отсутствие главного, идеи, есть в сочетании с вышеназванными отступлениями еще одна забавная метафора, связанная уже с местом, точнее - с памятью места. Банк стоит на трассе, которая в советское время начиналась улицей Ульяновской, переходила в Тулинскую (литературный псевдоним вождя) и замыкалась площадью Ильича (продолжаясь - виртуально - Владимиркой). Итого: четыре имени одного и того же человека, за исключением главного.

Также и со зданием: все вроде бы про революцию, а заходишь - банк! Но все уступки конструктивизма капитализму, обидные с точки зрения чистоты стиля, совершенно естественны как характеристики времени. «Нос» банка - не полукруглый, а усеченный; колонны-«ножки» вроде как у Корбюзье, но за ними - гранитный цоколь; оконная лента - не сплошная, а разбитая простенками (в проекте она, кстати, эффектно переползала на боковой фасад). Ну, и уже такие явные евробанальности как зеленый козырек входа, стеклянная стена за ним, шарики-фонарики вокруг, тонированные стекла. Благодаря, кстати, последним получается странноватая помесь традиционной в конструктивизме темы корабля с инкассаторской машиной. Эдакий корабль инкассатора. Каковой образ мог прийти незабвенному Веничке только после розового крепкого. За рупь тридцать семь.

Николай Малинин. ВАШЕ СЛОВО, ТОВАРИЩ БАНК! Великий комбинатор как конструктивист. «Независимая Газета», 16 октября 1999 г.
Иван Езерский. КАПИТАЛИСТИЧЕСКИЙ КОНСТРУКТИВИЗМ. «Итоги», 18 января 2000 г.

Архитектор Елена Баданова:

- Когда-то на этом месте делался проект советско-французского культурного центра (Юлий Баданов, Дмитрий Солопов). Потом здесь решил строиться Сбербанк. В 1993 году мы сделали ТЭО: треугольный в плане дом, тогда это было модно, как раз Солопов «Уникомбанк» пробивал. Потом банк поменял структуру, наше схема не прошла, появилось новое техзадание. Летом 1995 года появились бельгийские подрядчики, которые предложили нечто псевдорусское с кокошниками. Но мы дали новый образ, и банк встал на нашу сторону. Задача была сложная: состыковать массу непонятных пространств. Тут и Школьная улица с никому не нужной реставрацией, и собор, который ничего из себя не представляет, и монастырь в глубине площади, и переулочки, текущие к Таганке, и тупые советские дома на Тулинской... Надо было угодить всем - поэтому появились какие-то пониженные части, мотивированные Школьной, здание уступами пошло, но за букву «гэ» в плане мы держались. Нос здания хотели сделать круглым - классически-конструктивистским. А подсекали всегда, поскольку хотелось под него пространство запустить. Верхний ряд окон должен был зайти на боковой фасад, где предполагался зал коллегий, но бельгийцы переложили его потолком и нарезали на кабинки. Должна была быть такая лента чисто конструктивистская, которая читалась бы целиком, но не вышло. Дом вообще получился очень эклектичный. Козырек в процессе модифицировался, светильнички повились круглые, колонны бог знает из чего, детали какие-то странные. Под конец все просто сорвалось и вышло из-под контроля. Начали в январе 1996-го, но за рабочкой не поспевали, бельгийцы начали ее делать без ТЭО. Приходилось их ломать по-русски, заставляя сидеть в мастерской до полуночи - и к двенадцати они были уже на все согласны. Подхватывали наши эскизы, начинали их «орабачивать», так что мы не успевали корректировать. Руководитель бельгийских зодчих тоже очень хотел творить, но мы его «съели». Когда на его набросках мой ребенок что-то накорябал, он грустно сказал: «Хоть на что-то мои чертежи пригодились». Закончили дом как раз к кризису - осенью 1998-го.

Интервью Николаю Малинину, октябрь 1999 г.

Евгения Микулина. ДВА ЭТАПА СТРОИТЕЛЬСТВА КОМПЛЕКСА ЗДАНИЙ СБЕРБАНКА. «Проект Россия», № 14.