Борис Левянт: «ЛЮБОЕ ИСКУССТВО ЭТО СЛУЧАЙ…»

Любое искусство это случай.
Должно сойтись невероятное количество обстоятельств, чтобы что-то получилось. Очень редко появляется клиент, который - будучи заворожен твоими речами - расслабится и даст возможность сделать все, что ты хочешь. Обычно его интересует бюджет, в лучшем случае - компромисс между бюджетом и качеством.
По большому счету элемент искусства в нашей работе очень скромен. Превалирует предмет ремесла. Мы абсолютно трезво отдаем себе отчет, в том, что делаем. Суть нашей работы - это грамотно выстроенный сервис. А при ориентации на западного клиента говорить об искусстве вообще нельзя. Для него искусство это слишком дорого. Качественная профессиональная работа - вот то, что от нас требуется.
Да, я архитектор тире бизнесмен. И, наверное, в этом смысле - белая ворона. Поскольку не принадлежу ни к тем, кто кокетничает, говоря, что вот сейчас заработает коммерцией денег, а потом-то уж станет Калатравой, ни к тем, кто гонит типовую халтуру под знаменами «московского стиля». Такой вот профессионал, закованный в галстук и хороший костюм.
Я закончил МАрхИ в 1979-м, и потом девять лет работал в НИИПИ Генплана Москвы, в отделе перспективных градостроительных исследований у Алексея Гутнова. Наши с ним отношения были больше, чем отношения начальника и сотрудника, скорее - учителя и ученика. Мы вместе «играли в конкурсы», в том числе, проектировали «Тэт-Дефанс» в Париже. Сделали колоссальную лестницу, которая замыкала ось «восток-запад» - гигантский амфитеатр, с которого весь Париж как на ладони, бесконечный спектакль у твоих ног. А под ней - громадные экраны, которые обеспечивали связь со всем миром (тогда Интернета еще не было, и тема глобальных телекоммуникаций, планетарного мышления была очень актуальна, хотелось создать некий всеобщий праздник).
В 1987-м я ушел из НИИПИ, и мы создали один из первых архитектурных кооперативов - «Архитектурную мастерскую» (среди всего прочего, сделали выставку Якова Чернихова, которая объехала весь мир). Параллельно я был главным архитектором совместного советско-американского предприятия «Диалог», но постоянно думал о том, чтобы создать собственную фирму. И 31 января 1991 года мы зарегистрировали Архитектурное бюро «Диалог», или «АБД».
Поначалу мы строили и реконструировали дома, один из которых (офис телестудий ABS News и NHK на улице Мясковского) занял 13-е место в «Московском рейтинге». Это был наш первый опыт работы с западным девелопером (фирма «MMI»), мы от и до работали в рамках западной системы. Проектировали грандиозный комплекс «Смородинка» на Ленинском проспекте, реконструировали особняк напротив Елоховской церкви и площадь перед ней.
Но когда экономическая ситуация дала возможность, мы параллельно начали заниматься частным интерьером. Понятно, что нормальная работа (спроектировал - согласовал - построил) в условиях ценового беспредела невозможна, поэтому мы сразу стали брать проекты полностью: проектирование, комплектация, поставки, реализация, надзор. Ориентировались на современные представления об удобстве: деловой человек сегодня предпочитает ужин в ресторане, завтракает стоя, булочкой и чашкой кофе, большую роль в его быте играет ванная. Программными можно считать те три квартиры, которые сделаны как представительские: они яркие, плюс признаки студио: все необходимое, но минимально.
Постепенно сформировалось второе направление нашей деятельности - проектирование офисов, опять-таки для иностранных фирм. Мы выиграли тендер и строили офис компании De Beers на Тверской, 22, потом - им же на Чаянова; делали офис для Creditanstalt Investement Bank на Павелецкой, и там же - офис американской юридической фирмы. Строгая стилистика этих работ обусловлена в первую очередь серьезностью клиентуры. Когда работаешь с этими людьми, просто хорошо рисовать - это ничего не значит. У них есть корпоративный стиль, который надо выдержать. И это задача посуровее, чем с русскими клиентами общаться.
Надо сказать, что для меня нет принципиальной разницы между градостроительством, интерьером и объемной архитектурой. Наличие параллельных жизней, параллельных взглядов на вещи для меня вообще характерно - я по знаку Весы. Совершенно спокойно существую в двух, трех плоскостях, которые не пересекаются. Интерьером я занимался последние два курса в МАрхИ. «Архитектура без фасада» - издевались над нами «жосовцы». Там, конечно, было мало путного, при том что это была честная попытка вывернуть архитектуру наизнаку, попытаться понять: а что внутри-то? Но сказать по правде, первый интерьер, сделанный профессиональным архитектором, я увидел только в 1984-м году, в Париже: удивительные материалы (нам тогде неизвестные), тщательно прорисованные детали, перетекающее пространство.
Интерьер - результат слияния самых разных вкусов, и чем более сложен этот бульон, тем пространство интересней. Мы - делаем архитектуру. В наших интерьерах нет обилия вещей, никаких рюшечек-подушечек, они вычищенные. Сухие. Жесткие. Порой даже стерильные. Такой богатый минимализм: чистое, но дорогое - по части стоимости материала - пространство.
Магазин оружия «Арсенал» на Пресненском валу, который стал нашей визитной карточкой, мы делали долго и мучительно. Прежде всего надо было уломать оружейников сделать то, что совершенно противоречило их стереотипам, да и вообще - здравому смыслу. Оружие как предмет торговли ассоциируется обычно с зеленым сукном и желтым деревом. И я долго убеждал заказчика, что наша идея даст новое качество. Изначально она заключалась в соединении несоединимого: оружия - страшного, красивого, возбуждающего - и холодного пространства. Которое бы подчеркивало его красоту - с одной стороны, холодную, с другой - огнедышащую. Мы решили, что надо минимизировать расстояние между покупателем и оружием. Многие решения были найдены в сотрудничестве с подрядчиком - замечательной фирмой «Биоинъектор». Был, например, жаркий спор: как эти стеклянные призмы, в которых выставлены винтовки, должны сочетаться с гранитом. Мне казалось, что призма должна стоять на синем бархате, но потом я понял, что ошибался. Стекла в конце концов повисли, не касаясь пола, а электрический свет, идущий через призму сверху, проявляет пятно на полу, и граница между освещенным гранитом и гранитом, на котором стоит покупатель, исчезает - но не вполне. Граница, с одной стороны, эфемерна, с другой стороны - очень видима, значима.
Само понятие границы здесь вообще поставлено под вопрос: она одновременно и существует, и не существует. Это, кстати, своеобразная метафора моего отношения к миру. Я против всяких жестких определений, они глубоко противны естеству. Нельзя ставить жирную точку в этом мире, сотканном из противоречий. Поэтому я всегда стараюсь размывать границы - при том что окружающим нестерпимо хочется провести жесткую линию. Поэтому же, наверное, нас так интересует тема стекла, которое в последней нашей работе является вполне конструктивным элементом.
Если поставить все наши работы в ряд - квартиры, офисы, рестораны - наверное, их можно как-то определить. Но вербализовать это подспудно ощущаемое единство я не хочу. Как только ты произносишь слово - к тебе тут же начинают липнуть ярлыки. Да, мне близка и интересна эстетика минимализма, симпатичен хай-тек, но не могу сказать, что полностью отдаю предпочтение какой-то одной стилистике. Я достаточно прагматичный человек. Для меня личность, которая будет этим пространством пользоваться, имеет значение не меньшее, чем мои вкусы. Вообще заниматься интерьером должен здравый человек, который понимает, что люди платят деньги не ради его самовыражения, а для того, чтобы это пространство реализовывало конкретные задачи.
«Стеклянная» квартира, за которую мы получили диплом «Золотого сечения», это как раз тот редкий случай не совсем прагматического заказа. Ставя нам задачу, хозяин сказал: «Делайте, что хотите; главное - удивить». Правда, по мере реализации у него стало возникать большое количество вопросов, и основной из них был такой: «А как же тут жить?» Поэтому та нота, которая изначально была направлена стремительно вверх, с постоянным повышением, была в какой-то момент оборвана. Дальше в квартире стали появляться случайные вещи, и аура замысла сохранилась, пожалуй, только в центральной зоне, между кухней и стеклом.
Позволить себе такой полуутопический проект как квартира из стекла, мы решились только тогда, когда поняли, что наш профессиональный уровень вкупе с новейшими технологиями дает нам возможность вытащить из нашего прошлого какие-то замыслы, которые возникали, например, в контексте «бумажной архитектуры». Вообще, наше поколение отличается от нынешнего тем, что у нас - кроме «бумажки» - другой альтернативы не было. Когда я закончил МАРхИ, я мог пойти проектировать банно-прачечные комплексы или домостроительные комбинаты: привязывать панельных уродцев одного к другому. Единственное, что оставалось - «бумажничество», и мы занимались им, сломя голову. В 1980 году я делал «Дом в гипотетическом музее архитектуры ХХ века» (вместе с Сергеем Лобачевым), участвовал в одной из первых «бумажных» выставок (в редакции журнала «Юность»), а еще в 1977-м мы выиграли первый «бумажный» конкурс - «Театр для будущих поколений». Вот когда я испытал потрясающее удовлетворение! У нас был мощный коллектив: Георгий Цыпин (сейчас сценограф George Cypin работает с ведущими европейскими режиссерами, в том числе с Питером Бруком), Евгений Монахов, Надежда Бронзова, Сергей Молев, Евгений Русаков (мой учитель), Олег Шейнцис (будущий главный художник Ленкома), а я в той команде был самым молодым. Мы сочинили универсальное пространство между Никольской улицей и стеной Китай-города, и разрисовали сцены персонажами пьесы Пиранделло «Сегодня мы импровизируем». Мой чертеж даже попал на обложку европейского театрального журнала... Это было массовое сумасшествие. Потрясающе другая жизнь. Никакого соответствия тем возможностям, которые есть у выпускника МАрхИ сегодня, но зато - фантастическое желание что-то делать. И отправить это «что-то» куда подальше: в Париж, Токио, Нью-Йорк... Впочем, все что мы рисовали, вполне можно было реализовать: все имело нормальную конструктивную основу.
«Бумажная» архитектура, Гутнов - все эти контакты дали возможность не бояться самых фантастических проблем, понимать, что любая проблема имеет решение. Вообще, профессионал это тот, кто ничему не удивляется. Но с другой стороны, все же, наверное, хочется, чтобы возможность удивляться оставалась.